Именно этот компьютер, а вернее, та информация, которая бесконечно вводилась в его поистине бездонную память, представляла собой настоящую сокровищницу, в сравнении с которой якутские алмазные копи и платиновые рудники Боливии представлялись сущей безделицей, мелочью, не заслуживающей серьезного внимания. Все — от шифровок глубоко законспирированных нелегалов до безграмотных дворничьих доносов, от аналитических выкладок и прогнозов профессуры Института США и Канады до восторженных наблюдений провинциальной советской туристки, очутившейся в награду за ударный труд где-нибудь в Швейцарии или на Мальте — вносилось в память компьютера, чтобы затем, после тщательной обработки, эта информация в предельно сжатом виде улеглась в надлежащую ячейку памяти и могла быть востребована в любой момент, когда это понадобится.
После того как переданная в Москву по закрытому кабельному каналу фотография Вшолы прошла несколько «прокруток» через десятки сличительных программ, операторы получили ответы на все вопросы. Затем старший офицер вложил их в продолговатый синий конверт с грифом «Совершенно секретно. Напечатано в одном экземпляре. Тов. Воронцову. Лично в руки», опустил его в жерло пневмопочты и набрал цифровой код.
Таким образом, когда Вшолу ввели в кабинет Воронцова, на столе у начальника Первого управления уже лежали два сколотых листка перфорированной бумаги с плотно напечатанным текстом.
Воронцов внимательно оглядел коренастого брюнета, которого, казалось, абсолютно не смутили гигантские размеры генеральского служебного кабинета, больше похожего на фойе филармонии.
— Ну как, нравится? — негромко спросил Воронцов по-голландски.
— Что именно вы имеете в виду? — голландский Вшолы был безупречен. — Москву или ваш кабинет?
— Вы знаете, кто я? — уже по-русски спросил Воронцов.
— Естественно, нет.
— Знаете, где находитесь?
— Нет.
— Понимаете, почему вас привезли в Москву?
— Догадываюсь.
— Ну хорошо, не будем терять времени… — Воронцов еще раз взглянул на листки, затем сдвинул очки в тяжелой роговой оправе на кончик носа и, глядя на Вшолу поверх толстых линз, сказал:
— Ваше настоящее имя — Офер Тиш, вы коренной израильтянин, уроженец киббуца Галиль. Ваш отец, Вилли Тиш, родом из Голландии, из Остерволде. Ваша мать, Елена Тиш, урожденная Вайншток, приехала в Палестину в 1948 году из Черновцов. Ваши родители поженились в 1949 году, а в пятьдесят втором родились вы. Войну 1973 года вы, господин Тиш, прошли в составе отдельного разведывательного батальона. Участвовали в нескольких диверсионных вылазках в районе Суэцкого канала. Ваше воинское звание — «сеген» — лейтенант. С 1975 года работаете в оперативном отделе Моссада. Выполняли специальные задания в Бейруте, Александрии, Гааге, Тире, Триполи. В совершенстве владеете русским, голландским, немецким, французским и польским языками… — Коротким тычком среднего пальца Воронцов водворил очки на место. — Есть еще ряд деталей вашей славной биографии, господин Тиш. Однако, думаю, нет смысла тратить время на то, что вы и так знаете. Как видите, меня не особенно интересуют детали вашей работы. Вы здесь, в КГБ, исключительно потому, что ввязались в очень неприятное дело, последствия которого, вполне возможно, могут принести серьезный урон интересам государственной безопасности моей страны.
Я разговариваю с вами как коллега с коллегой: помогите мне, и я отплачу вам той же монетой…
— Простите, вы не совсем четко сформулировали условия предлагаемой сделки…
— Хорошо! — начальник Первого управления снял очки и помассировал переносицу. — Куда девалась ваша группа? Где она?
— Вы так и не нашли их?
— Не тяните время, Тиш.
— Я давал присягу. Как военный человек, вы должны меня понять. Отвечать на такие вопросы равносильно тому, что нарушить присягу.
— А умереть в двадцать пять лет — это чему равносильно?
— Случается, люди уходят и в более раннем возрасте.
— Да, но не по собственной вине.
— Боюсь, мы с вами вступаем в область философии…
— Да, вы правы, — коротко кивнул Воронцов. — На философию времени нет. На уговоры и прочие способы извлечения информации — тоже. Итак, Тиш: либо вы отвечаете на мой вопрос, либо вас уводят из этого кабинета и максимум через десять минут пустят пулю в затылок в одном из подвальных помещений.
— Вы не сказали самого главного.
— Чего я не сказал? — вскинул брови Воронцов.
— На что я могу рассчитывать, если приму ваши условия?
— Пятнадцать лет строгой изоляции за убийство нескольких граждан Польской Народной Республики и подполковника КГБ, а также за шпионаж против Польши и СССР.