Воронцов нажал кнопку, вмонтированную в панель письменного стола. В кабинет вошел молодой в штатском, который приносил карту, и коснулся плеча Вшолы.
— Уведите, — сквозь зубы бросил Воронцов, мысли которого были уже далеко от этого роскошного кабинета.
Вшола встал и пристально посмотрел на Воронцова.
— Я хочу кое-что сказать вам, господин генерал.
— Что еще? Вы знаете, где они сейчас? У вас есть информация относительно их дальнейших планов? Или?..
— Я о другом. Мне пришла в голову одна любопытная мысль. И поскольку вы — последний человек, с кем я могу ею поделиться, то я хотел бы ее высказать.
— Говорите.
— Страна, офицеры которой не держат данного слова, в конце концов обязательно развалится.
— Это все?
— Все, господин генерал.
— Уведите.
7 января 1978 года
Наш «лотерейный билет» материализовался через три часа двадцать минут в виде расплывчатой фигуры мужчины, выпрыгнувшего из кабины грузовика и пристроившегося у колеса для отправления малой нужды. Видимость была скверная, признаки надвигавшегося рассвета проявлялись только в том, что тьма начала приобретать какой-то белесый, расплывчатый оттенок.
Лишь по легкому колебанию воздуха у моего лица я догадалась, что кто-то рядом резко поднялся с места. Я разглядела фигуру Пржесмицкого — сгорбленную, как бы прижатую к земле. Низко наклонясь, словно прячась от пулеметного обстрела, он делал очень странные, петляющие шаги, двигаясь по направлению к грузовику. Потом его сливавшаяся с темнотой польская шинель и неуклюже торчавшая на голове шапка-ушанка вовсе исчезли из поля зрения: непосредственно перед шоссе пролегал неглубокий кювет.
Затаив дыхание и морщась от гулких ударов собственного сердца, я до рези в глазах всматривалась вдаль. В этот момент мне почему-то вспомнились наши университетские культпоходы, когда все подруги, зная, что я физически не переношу сцен насилия, убийств и прочих киноприемов воздействия на зрителя, смотрели не на экран, а на меня, в жутком страхе сползавшую с жесткого, исцарапанного похабными надписями кресла куда-то на уровень заплеванного пола. И вот теперь, зная почти наверняка, что именно сейчас произойдет, я тем не менее твердо решила не упустить ни одной детали. В тот момент у меня не было ни времени, ни желания анализировать суть патологических изменений в собственном характере. Возможно, пережитое не только закалило меня, но и сделало более черствым и даже жестоким человеком. Что ж, моей вины в этом не было: смерть, ставшая за последние месяцы моим неотступным, уродливым спутником, перестала связываться в моем сознании с чем-то противоестественным, диким, невозможным. Я поймала себя на мысли, что уже ничего не боюсь. Что бы ни случилось. И насколько невероятным ни выглядел тот факт, что я — психически полноценный и достаточно интеллигентный человек — хладнокровно наблюдала за тем, как сейчас — сейчас вот! — убьют ни в чем не повинного молодого солдата, и при этом не кричала, не вызывала милицию, не стучала в стенку соседям, — меня эти нюансы уже не волновали.
Во всяком случае, не волновали тогда, в том лесу…
В общем я мало что разглядела. Я видела, как человек в толстом бушлате подошел к машине и потянулся к дверце, а потом… Потом он стал в два раза выше и толще. В белесой мгле его тело как бы слилось с чем-то еще. И лишь потом я увидела голову Пржесмицкого, возвышавшуюся на том самом месте у кабины, где только что стоял солдат. Дверца находилась достаточно высоко от земли, и Пржесмицкий не стал вскакивать на подножку — он потянул ручку и распахнул дверь, стоя на земле. Наконец мои нервы сдали, и я зажмурилась, ожидая выстрела, грохота, криков… Однако все было тихо. Я открыла глаза только тогда, когда почувствовала на плече чью-то руку. Неразговорчивый водитель коротко кивнул в сторону грузовика и, не дожидаясь ответа, рванулся вперед, но так плавно и бесшумно, словно это был шарик, наполненный гелием, а не крупный грузный мужчина средних лет…
Я старалась не смотреть под ноги, когда, царапаясь о колкие лапы ельника, сползала к обочине, а потом, втягивая голову в плечи, словно черепаха, выкарабкивалась на шоссе и пробиралась к урчащему грузовику. Меньше всего я думала о том, что лес внезапно озарится светом тысяч слепящих прожекторов и стая вооруженных людей в мгновение ока вцепится в меня и, растерзав, бросит, как обезглавленную тушу, на промасленные доски армейского грузовика. Чего я действительно боялась — это увидеть труп человека, еще несколько секунд назад даже не подозревавшего, какая страшная судьба ему уготована…