— Торопитесь, сэр? — спросил Юджин.
— Да. У меня всего четверть часа. Но, думаю, мы уложимся. Первое, сынок: твои контакты с Грином прекращаются, по крайней мере, на время.
— Он заподозрил меня в антисемитизме?
— Юджин, мне некогда выслушивать твои шутки.
— Виноват, сэр!
— Второе: в четверг ты вылетаешь в Майами. Керр введет тебя в курс дела. Твоя задача — оценить обстановку и подготовить план мероприятий по обеспечению безопасности палестинца и его сопровождающих на будущей встрече с людьми из госдепа.
— ФБР уже перестало заниматься такими делами, сэр?
— Тебе будет придана группа из шести спецагентов ФБР. К четвергу все они будут во Флориде.
— Вы объясните, сэр, почему группой агентов ФБР должен руководить офицер «фирмы»?
— Потому, что я так хочу, сынок, — любезно улыбаясь одними губами, отрезал Уолш. — Понятно?
— Да, сэр!
— Третье: твоя группа должна будет подготовить охрану палестинских представителей на территории частной виллы, где они будут жить, а также в отеле, где будут проходить сами переговоры.
— Должен ли я понимать так, сэр, что если их захотят прикончить в кино, в кафетерии или в постели какой-нибудь шлюхи, я не понесу ответственности за это?
— Совершенно точно. Ибо в таком случае ее понесут представители других служб.
— Один вопрос, сэр: почему именно я?
— А почему не ты? В данном случае потому, что ты знаешь чуть больше, чем кто-либо другой. Но кто сказал, что это плохо?
— Сэр, мне бы не хотелось ударяться в патетику…
— Ударься, сынок, у меня и на это есть пара минут.
— Насколько я понимаю, речь идет о моей офицерской чести.
— Любопытный вывод, — хмыкнул Уолш и, вытащив из коробки сигару, начал раскатывать ее по столу. — В чем ты меня подозреваешь, Юджин? Ты боишься, что я тебя обесчещу?
Юджин уже открыл было рот, чтобы ответить, но натолкнулся, словно на скалу, на тяжелый взгляд босса.
— Вот что я тебе скажу, — Уолш говорил тихо и как-то вкрадчиво. — Голова у тебя светлая, так что, надеюсь, ты меня поймешь. В такой степени, чтобы уже никогда не возвращаться к этой теме… Я был в Мюнхене в семьдесят втором. Был потому, что косвенно нас предупреждали о готовившейся бойне. Не детализируя. Правда, полномочий на действия так и не дали. И мы находились в роли пассивных наблюдателей. Так что, сынок, я видел весь этот кошмар с заложниками. И беспомощность наших немецких коллег тоже видел. Но дело даже не в ней, хотя дилетантство, особенно в вопросах защиты жизни ни в чем не повинных людей, всегда омерзительно. Эти бородатые ублюдки с автоматами и безумным блеском в глазах — фанатики. Они будут убивать, жечь, захватывать самолеты с детьми и женщинами, резать, взрывать все подряд, пока не добьются своего. Я не политик, сынок, я — обычный профессионал, занимающийся обеспечением безопасности людей. Мне глубоко безразлична их идеологическая платформа. Я лишь против того, чтобы на алтарь какой бы то ни было идеи штабелями складывали трупы…
— Сэр, но это и есть убеждения.
— Да, но не политические. Человеческие, Юджин! И когда мои соотечественники в моей собственной великой стране, которую даже враги называют оплотом мировой демократии, садятся с ними за стол переговоров, я понимаю одно: эти парни получат еще пару-тройку миллионов долларов американских налогоплательщиков, чтобы прикупить пластиковой взрывчатки и прочего дерьма для победы палестинской революции. Мой отец — ирландец, Юджин. Мать — стопроцентная американка. Евреев в роду не было и в ближайшее время не предвидится. И я никогда никому не продавался. Единственное, чего я хочу, — это умереть честным солдатом. Вот и все.
— Я понял вас, сэр.
— Отлично! — Уолш раскурил сигару. — Я не могу требовать от тебя беспрекословного подчинения. Это — просьба. Скажи «нет», и наш разговор закончен.
— Да.
— Тогда иди.
Юджин встал и, чувствуя на спине взгляд Уолша, направился к двери.
— И еще одно, — окликнул его Уолш. — Час назад я получил информацию относительно некоей дамы…
— Меня не надо стимулировать к работе, сэр, — тихо отозвался Юджин. — Я готов выполнить задание.
— Похоже, ей удалось выкарабкаться.
— Именно так и была сформулирована информация?
— Когда-нибудь, Юджин, тебе отрежут язык. И ты не сможешь ощутить тонкий вкус настоящей пасты с равиолями.
— Простите, сэр.
— Ничего… — Уолш пыхнул сигарой. — Они пожертвовали своим человеком. Еще двое их людей также, возможно, в руках у русских…
— Мне нужно что-то сказать, сэр? Или обнажить голову?