Глава 3
Куда прёшь, как сохатый после мухоморов?! Откель вас тут столько набилось?! Чай корчма как рыбий пузырь не растягивается. Сказку дослушать желаете? Чего же этот суемудр наплёл, что летите как мухи на свежую лепёшку кровью? Ладно, не супонься, Святой Старец. Пошутейно это я. Досказывай Никодим что начал. Однако задарма никто веселиться не смей. Нать чтой-то купить. Бражка поспела, пива наварено, винца тож найдём. Кого без кружки угляжу, вмиг на морозе очутится.
Что ты там орёшь? Мне рассказать? Как в город ездил? Нет? Видел ли Бабу Ягу? Знамо видел. Не страшная, на любителя. Тогдашнему шалопуту разноголовому старой виделась. Тепереча, разумею, вполне детородного возраста была баба. Может и по сей день жива. Куда её Маджид закинул не ведаю. Какой Маджид? Ну энто с изначала говорить требуется. Так и быть, расскажу. Токма я сперворяду зачну, не то заплутаю.
Как мы с Мареком не супротивились, Агнешка всёж таки направила нас ограбить посольство Сулеймана Османского к крымскому хану Менгли Гераю. Я разок уже ходил кикиморской тропой рыцарей казимировых грабить, но не уразумел, как такое колдовство вершится. Так и в этот раз. Навроде шли по знакомому лесу ясным днём. Ни тумана особого, ни другого какого помутнения не случилось, я заметил, что и грязь под ногами какая-то бурая, густо серыми камнями пересыпанная, и сосны сделались низкими и кривыми. Меж деревьями река показалась, вода заплёскала. Шагнул из-за куста, и только Марек за рубаху успел меня схватить за рубаху. Под ногами обрыв разверзся, яма бездонная. А я и не испугался вовсе, застыл как остолбень и слова вымолвить не в силах. Пред очами столько воды предстало, сколько не видывал никогда. Говорят, даже на Волге берег дальний видать. А тут – нет его.
– Тшарне морже, – пояснил Марек.
– Море? Вот оно какое! А я слыхал, что Крымское ханство на Меотийском болоте стоит.
– Не на блоте, на морже. Но тут не Крым, близко. У вас, Тмутаракань мовяч. Час есть, сходим выкупачся.
Солнышко припекало не по-нашенски жарко. Вышел из тени – вообще взопрел. Почему не освежиться? Плюхнулся в море это окаянное, а освежения и нет вовсе. Вода тёплая как лошадиная моча. В глубину ноги с неохотой опускаются, навроде как жидкость басурманская не хочет в себя тело православное впускать. Марек же лёг на мелководье и мурчит как кот после сметаны. Попробовал напиться – плюнул сразу эту заразу. Вода не только теплотой с мочой схожа! Нет, не пробовал я! Все ведают, что моча солона.
Вылез из этой лохани басурманской, ругаюсь по матери, рубаху напяливаю. Марек разлёгся на песочке, как кот на заваленке, припал щекой к тёплому, даже веки от удовольствия смежил. Разозлился я:
– Хорош кости греть! Пошли басурманов воевать!
– Чише! Приближачся.
Это он так, стало быть, землю слушал. Взял я дубинку поухватистей, да покорявее, из тех, что море на берег вз себя исторгает. Взобрались мы по крутому откосу к дороге. Там откосы как нарочно для лазанья смастерены: камни навроде ступенек слоями из глины торчат. Спрятались за кустом колючим.я присел, другая колючка мне в аккурат седалище продырвила. Что тут будешь делать? В этой Тмутаракани даже растительность злодейская. Не божие место, тёмное. Хотя солнышко жжёт как в пустынях фараонских.
Спустя время, и я услышал приближающийся топот. Марек положил на повороте поперёк неширокой дороги верёвочку пеньковую. Он мне про ту хитрость наперёд обсказал. Вот ведь догада, хоть и нечисть некрещёная. Потом на кривую сосну полез: Соловья-разбойника изображать. А я давай паклей слух законопачивать: соловьиного свиста человеку не сдюжить. А Марек от души старается. Ежели у кикимора есть эта самая душа.
Посольство было богатое. Сколько их точно было, не ведаю, посколь местность в Тмутаракани гористая, да лесистая. Сорок сороков, наверное. Видать было только до ближнего поворота, но шум и из-за оврага слышен, кой в гористой местности ущельем прозывается. В голове до полусотни конных воев с копьями и кривыми смешными мечами, побольше ножа, коим свиней колют. Едут по двое в ряд. Этих Марек наказал пропустить. Далее унылой вереницей плелись люди в лохмотьях с носилками, гружёнными всяческой поклажей. Ликом рабы не походили на бронзовокожих воинов, , были горбоносы, а чёрные бороды, казалось срослись с бровми. Думается, набирали таскальщиков по местным деревням, забирая в полон разбойным образом. Рядом с поклажей ехало ещё до десятка конных головорезов.
Отдельно дюжина рабов несла крытые носилки, обшитые золотой материей с кистями. Дальше ехали какие-то смешные телеги на двух колёсах, запряжённые миленькими лошадками с длинными ушами, потешными, хоть на ярмарке показывай. Кто топал дальше, видно не было.