Марэй
Кикимора болотная
- Скажи мне, вот на кой он тебе сдался, а? - В который раз возмутилась Ромашка, проследив за взглядом сестры. - Ты же, во - княжна! Настоящая кикимора болотная. Ты свое отражение в пруду видела?
- Ну, видела, - лениво отмахнулась Левзея, заправила за ухо прядь волос цвета травы и продолжила поедать взглядом объект обожания. Среди кикимор княжна Левзея и впрямь слыла писаной красавицей: зеленоватая нежная кожа светилась тонкими прожилками золота, в глубоких изумрудных глазищах в пол лица хотелось утопиться, а по губам бантиком блуждала рассеянная улыбка. - Внешность - не главное!
Ромашка насмешливо изогнула тонкую бровь и цокнула языком.
- Внешность, конечно, не главное, но он же - человек!
Левзея задумчиво взглянула на сестру, на человека, снова на сестру и опять на человека.
И впрямь, человек, а точнее, стражник из детинца, княжеский гридень - белобрысый, угловатый и неотесанный мужик. Лицо его словно вырубили из белого камня, вроде того, из которого стены города сложены, линии вышли жесткими и резкими. Единственным украшением на нем были глаза - необыкновенно светлые, как цветы льна, выбеленные солнцем, а вокруг них лучиками разбегались гусиные лапки. Тонкогубый рот стражника сжимался в ниточку, а взгляд посуровел, когда к воротам с самого утра начали подтягиваться повозки и путники.
Кикимора прислонилась к берёзе, обвила тонкими руками белоснежный ствол и с тяжелым вздохом прижалась щекой к шероховатой, в берестяных завитушках, коре.
Каждый день, на рассвете, она пробиралась к воротам детинца, прячась за колючими зарослями малины, растущей вдоль дороги, и оставалась до тех пор, пока солнце не взбиралось на самую макушку неба и не начинало припекать беззащитную кожу болотницы.
Чем стражник так приворожил родовитую кикимору, Ромашка в толк взять не могла, люди казались ей на редкость несуразными существами, некрасивыми, с кожей, как жабье брюхо, шумными и неуклюжими. Впрочем, Левзея и сама вряд ли знала ответ на этот вопрос, да только тянуло ее сюда который год подряд, едва сходили снега и таял лед на болотах. Ромашка думала, что будь у сестры возможность, она и зимой бы, босая, по снегу к воротам пробиралась и глазела на свое чудо-юдо. А толку-то?! Гридень о муках влюбленной кикиморы не ведал, да и о самой болотнице даже не подозревал.
Близился полдень. Над пыльным трактом мерцало жаркое марево разогретого воздуха. Поток желающих попасть в город на ярмарку давно иссяк, и стражники на воротах маялись от скуки и жажды, пытались спрятаться от палящего солнца под стенами детинца, но тщетно - вокруг не было ни кустика, а далеко отходить не дозволялось.
- Пекло какое! - зло выдохнул Бойко - молоденький, вертлявый парнишка - рванув ворот рубахи, - хоть бы кто водицы принес. Сами, небось, на торжище медовуху лакают, а мы тут жаримся... Слышь, Ветер, может, я сгоняю до той рощи, а? Там ручей бежит, вода холодная-холодная, аж зубы сводит.
- По шее тебе сейчас сгоняю, - безразлично отозвался Ветер, прислоняясь к стене затылком и смежая веки на мгновение. День и вправду обещал невиданную жару, несмотря на то, что травень только начался. - Подумай о чем-нибудь другом, а еще лучше - сядь вон и не мельтеши.
Пить хотелось нестерпимо. Голова у Ветра гудела еще после вчерашнего кутежа с Рыжем. Кажется, они снова переборщили, переломав столы и лавки в "Веселом Лисе", пока пытались разнять дерущихся приезжих торгашей, к ночи знатно надравшихся медовухой. Рыж - корчемный страж, частенько наведывался в "Веселый Лис", пропустить стаканчик задарма и поболтать с дочкой корчмаря. Рыж закрывал глаза на то, что старый пройдоха Полель из-под полы торгует медовухой и пивом, не платя в казну акцизов, лицензии-то у него, у этого жадобы отродясь не водилось. Корчмарь же, в качестве платы за близорукость стражника, щедро наливал в кружку свое знаменитое пойло. Рыж подрабатывал у него вышибалой по выходным, а в ярмарочные недели к нему присоединялся и Ветер. Вдвоем они частенько увлекались, и в попытках усмирить буянов, ломали мебель, выносили двери и били посуду. Хозяину ничего не оставалось, как записывать ущерб в неизбежные издержки и мечтать, что Рыж, наконец-то женится на его дочери и начнет относиться к заведению как к собственности.
Бойко продолжал недовольно бубнить над ухом. Ветер нехотя приоткрыл глаза и тут же снова зажмурился - от яркого света виски ломило невыносимо, захотелось придушить надоедливого паренька, да сделать это с закрытыми глазами не так легко. Бойко затих, словно почуял настроение старшего. Неторопливо текли минуты, Ветер задремывал, проваливаясь в душное ослепительное ничто, и снилась ему прохладная роща неподалеку. Прозрачная зелень листвы едва колыхалась от невесомого дуновения воздуха, солнечные зайчики прыгали по поверхности ручья, по пологому берегу с хитросплетением корней, по траве и стволам. А на берегу сидела девушка, опустив ноги до колен в воду, и ловко сплетала пальцами длинные стебельки полевых цветов в венок. Длинные, густые волосы цвета травы струились по плечам и спине, перевитые стеблем кувшинки в косицу лишь у самого лица. Ветер всего лица красавицы не видел, только висок, аккуратное ушко и нежную зеленоватую кожу щеки, пушистые темные ресницы да округлый подбородок. Он уже хотел было подойти ближе и заговорить с девицей, как вдруг она обернулась, зыркнув на него бездонными глазами. Бледные губы растянулись в улыбке, обнажив острые зубки. Красавица приподняла бровь и поманила его пальцем, на руках звякнули браслеты. Ветер сделал шаг и с удивлением заметил прозрачную перепонку между тонкими пальчиками с острыми ноготками. Девушка и впрямь была красива, но странной, нечеловеческой, почти отталкивающей красотой. Ветер присел рядом и с наслаждением опустил разгоряченные ноги в прохладную воду ручья, жалея, что не может нырнуть в него с головой...не может...почему это? На душе стало тревожно.
Красотка рядом с ним звонко рассмеялась, выпуская сплетенный венок в ручей, и плеснула ему в лицо пригоршню воды, ее ноги при этом показались на краткий миг и Ветер поежился от налетевшей прохлады - от колен и до ступней они превращались в утиные лапы с перепонкой вместо ступней. Да перед ним же кикимора болотная, а не девка вовсе. Он вздрогнул и проснулся, с трудом соображая, где находится. Бойко с напряженной спиной замер перед ним, приставив руку к глазам, что-то выглядывал в той самой роще, которая только что привиделась во сне Ветру. Только прохлада ему не померещилась.
В выцветшем до белизны небе, прямо над воротами клубилась дождевая туча, на глазах набухая чернотой.
- Что за... - Ветер вскочил на ноги, но не успел закончить фразу. Настоящий ливень хлынул на изнемогавших от жажды стражей врат. Бойко тонко взвизгнул от неожиданности и втянул, было, голову в плечи, но тут же опомнился, раскинул руки и подставил лицо теплым струям дождя. Ветер криво усмехнулся, оглядываясь по сторонам, и сделал тоже самое. Живительная влага потекла в рот, за шиворот, омыла запылившееся лицо. Ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Ветер открыл глаза и увидел над собой чистое небо, такое же белёсое и сияющее, как и раньше. Можно было подумать, что им дождь почудился, да вот только лужи вокруг и до нитки промокшая одежда и легкий доспех говорили об обратном. Бойко и Ветер переглянулись.
- Что это было? - охрипшим от волнения голосом спросил паренек.
- Чудо? - Ветер пожал плечами, вновь прислоняясь плечом к стене, стаскивая сапог и выливая из него воду.
- Мне показалось, что я увидел человека там, - Бойко махнул рукой в сторону рощи. - Странно, прямо перед тем как дождь пошел.
Ветер насторожился. Бойко в гридни попал в столь юном возрасте потому, что славился необычайно острым глазом.