— А Кильясов — это кто? Давайте его накажем, мерзавца!
— Накажем!
— Чё, бить будете, гражданин начальник?
— Душить…
После планёрки Кот позвал к нам в гости Серёгу, так как привёз что-то вкусненькое из города. Но Серёга заявил, что Ксюха тоже с выходного, да и вид казни через удушение у него всегда вызывал отвращение, и не пошёл… Какой-то нелепый отмаз!
В комнате выяснилось, что «вкусненькое» — это пиво с рыбой! Ну и ну! Мы пошли «пировать» к воспиткам. Много всяких интересных историй о лагере выслушал, несколько касались Кота. Он, оказывается, в прошлом году тут ребёнка спас, делал ему искусственное дыхание… Кот засмущался!
К вожатскому отбою вернулись в комнату.
— Ну, дрыхнуть будем? — весело спрашивает Кот.
— Дры-ы-ы-ыхнуть? А обещания исполнять кто будет?
— Это какие?
— Во-первых, подхватить и зацеловать, во-вторых, задушить…
Я ненормальный? Понимаю, чего прошу? Понимаю, понимаю… Кот ошалело посмотрел на меня и спросил то же самое, о чём вопрошал себя сам:
— Ты вообще-то понимаешь, о чём просишь?
— Захотелось мне…
— Килька, ты сам напросился!
И Кот медленно подходит ко мне, медленно обнимает и начинает целовать. Да, да, да, я напросился сам! И мне захотелось! И я прошу Кота, оторвавшись от его умелых губ:
— Научи меня так же…
Он кивает, но точно не понимает, чего я хочу… А я хочу уметь целоваться, как он, властно, томительно, так, чтобы губы вытягивались, чтобы позвоночник вытягивался, чтобы сладко и страшно…
========== 8. ==========
Кот
Чувствую себя растлителем несовершеннолетних. Понимаю, что Киле двадцать, но кто даст? Глаза с искрой, щёки гладкие, шейка тощая, губы обветренные. Да и поведение инфантильно-детское, суждения игрушечные, выходки подростковые. Вот и грызёт совесть. Но целую Кильку, целую с упоением, удерживаю за голову обеими руками. Боюсь руку переместить даже на спину ему, вдруг сделаю следующий шаг, сорвусь, и этот шаг — ступень в неизвестность, прыжок в никуда. Килька отвечает очень серьёзно, наверное, осознаёт, что не шутка — такие отношения. Это не совместное мазание детей! Обхватываю его губы, рвусь внутрь, а он робко языком до моего дотрагивается, отвечает вроде, но неуверенно, и не дышит. Когда отрываюсь, он пытливо смотрит на мои губы, как будто удивляется, как этим можно такое выделывать? Во время поцелуя его глаза мутнеют, и даже закатываются! Но начинаю спускаться вниз, к шее через подбородок, Килька пугается, в глазах становится ясно, отталкивает. Допускает только к лицу, у самого руки «по швам», напряжено всё, кроме губ, на носочках вытягивается. Сладостный, конечно, поцелуй, но странное при этом ощущение, что мелкий какой-то экзамен сдаёт. Эти руки «по швам» выдают Килю со всеми потрохами, нет той похотливой муки, от которой дрожь в руках и стон в паху, но есть интерес к новой учебной дисциплине, есть уважение к преподавателю суперсложной науки.
Когда губы опухли и стало невыносимо жарко внизу живота, я отстраняю Кильку, он не сразу приходит в норму, но всё-таки успевает вставить:
— Спасибочки… У тебя это так восхитительно получается! И я так спать захотел!
— Киля, за поцелуй не говорят «спасибо».
— Так я «спасибочки» же? А это соверше-е-ено разные вещи! — и в душ сбегает.
На следующий вечер беру его сам, без его идиотских просьб. И опять руки по швам! И опять удивлённые, пытливые глаза! После поцелуя он вдруг говорит:
— А вытащи свой язык! — я вытаскиваю во всю возможную длину. А он продолжает: — Колечко сделай! А трубочку? А ещё что-нибудь? Ни фига себе! А до носа дотянешься?
Великолепная картина: стою, рожи корчу ему в лицо, а он разглядывает. Киля даже пальчиком до кончика языка дотронулся! Расстроился:
— Блин, у меня так не получится…
— Ну, ты и балбес! Это что, жизненно-необходимое умение — языком колечко делать?
— Ты же умеешь!
— Этого нам хватит…
Вот я и мыслю категориями «мы», «нам», «о нас». Незаметно это как-то подкралось ко мне. Килька днём и виду не показывал, что есть между нами какие-то поцелуи и прижимания. Мы вообще не касались друг друга, только если в бассейне дурачились. Во внепоцелуйной программе мы бесконечно пикировались и подкалывали друг друга, Килька пару раз посолил мой компот, я связывал его шнурки на кедах. Киля снял флаг с улыбающимся солнышком и повесил мою майку с ликом Че Гевары (влетело обоим от Ларисы Ивановны). Я однажды ночью спрятал всю его одежду в холле, и когда утром он проснулся, то в плавках очень долго рыскал по комнате, потом домогался (в хорошем смысле) меня, потом в плавках рыскал по коридору. Его спасла ТатьСанна, которая мой юмор не оценила.
Пожалуй, самый крутой розыгрыш устроил Киля. Мы собирались с отрядом зорьку встречать (есть такая развлекуха), я поставил часы на 5 утра, ответственно лёг спать пораньше. Отпустил при этом Кильку на ночер в четырнадцатый отряд (я добрый). В общем, всё вроде нормально. Заснул.
Проснулся от звуков будильника. Ни хрена не выспался! Неужели уже пять? Смотрю на часы… блин, пять! Киля лежит у себя, сладко спит. Везёт! Встаю, сижу на кровати минут пять, сил никаких. Может, отменить на хер эту «зорьку»? Нее, пионеры не одобрят, обидятся… Придётся вставать, ищу одежду, с трудом завязываю кроссовки, стараюсь Килю не разбудить. Обречённо, в темноте шарю в тумбочке, нахожу щётку и пасту, иду умываться и бриться. Иду обратно, руками машу, плечиками передёргиваю, мышцами играю — разминаюсь, значит. Надо детей будить, их не жалко, но орать нельзя… другие же отряды не виноваты, что мы на мероприятие выдвигаемся! Хм, а ТатьСанну что-то не видно. Как мы без её гитары? Осторожно стучу к воспиткам, не реагируют. Стучу ещё, громким шёпотом в дверную щель взываю: «Татьяна Александровна, мы идём?» Шорох, звук отрывающегося замка, выглядывает ошарашенная и всклокоченная ТатьСанна:
— Саня, ты чё, охуел?
— В смысле?
Она приоткрывает двери и показывет на столе электронные часы: 01.15.
— Не хуя себе! — практически кричу я.
— Вот и я о том же! — отвечает воспитка.
Я лечу в нашу комнату, там на кровати трясётся от смеха Килька. Врубаю свет, я зло-о-ой!
— Киля! Что это значит?
Он трясётся, давится, говорить не может, единственное, что выдавливает:
— Ой, щас обосссусь!
Истерика длится минут пять, потом этот «обоссавшийся», видимо, понимает, что я обиженный, растерянный стою посредине комнаты и молчу. Затыкается. Подскакивает ко мне и даже обнимает!
— Котик! Только не бей меня! Прости меня, Кильку безмозглую… Котик, я гад и мерзкий тип, признаюсь и расписываюсь в этом…
В общем, как только я уснул, Киля не пошёл ни на какой ночер. Он перевёл мои часы, переставил мой будильник в телефоне, подстраховался и переставил свой телефон на четыре часа вперёд. Лёг в кровать и стал ждать моего пробуждения. В итоге, я спал полчаса. Соскочил по будильнику и стал собираться на «зорьку», Килька наблюдал за мной из-под одеяла и балдел от своей идеи. Приколист-садист!
Ложусь обратно в постель, отворачиваюсь, дуюсь. Килька ко мне, через одеяло обнимает. В ухо шепчет, давясь от смеха:
— Ну, Котик, не бычься! Хочешь, я с тобой в пять встану?
— Я не бычусь, иди спи!
— Я же вижу, ты обиделся! Прости меня, я исправлюсь, буду нудным…
— Простил, иди спи…
— Ни фига ты не простил! Поцелуй меня!
— Ну, ты наглый! Просит прощения и ещё требует, чтобы его поцеловали!
— А как надо?
— Как? Об косяк! Шуруй к себе спать!
Чувствую, губки мягкие по скуле пробираются к носу, оставляя мокрую дорожку, дышит в меня гадёныш тёплой струйкой. До губ добрался и чмокает… Блин, что за чмоки?
— Это что, ты поцелуй сейчас изобразил?
— Ага.
— Фигня какая-то! Отвали от меня, иди спать уже!
— Ну, Кот!