Красиво раздевать и красиво связывать.
========== Кусь 3. Полный трындец, и гуси уже улетели ==========
Комментарий к Кусь 3. Полный трындец, и гуси уже улетели
Доброе утро, котички :)
Даже не знаю. С утра… На ночь точно не стоит. И на работе тоже не надо.
Последний кусь, наверное, приволоку ближе к ночеру :)
3. Полный трындец, и гуси уже улетели
Когда Чонин просыпается, Сэхун позволяет себя поцеловать. Позволяет поцелую стать глубже и откровеннее, чтобы после сказать:
— Мне говорили, тебя зовут Чонин, а не Кай. И говорили, что ты… Кимбаку-бой.
Чонин ускользает, томно потягивается всем телом, медленно поворачивает голову и смотрит из-под густых ресниц на Сэхуна.
— Это что-то меняет? — наконец спрашивает он и проводит кончиком языка по нижней губе.
Сэхуну требуется время, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. От Чонина разит сшибающей с ног эротичностью. Трудно противостоять и не поддаваться закономерным желаниям. А ещё Чонин продолжает смотреть на него из-под слегка опущенных ресниц. Продолжает смотреть так, словно хочет снова взять — и не раз. От желания отдаться прямо сейчас покалывает кончики пальцев на руках и ногах, сердце бьётся заметно быстрее, перехватывает дыхание, тело сковывает слабостью и негой…
— Ничего, — едва слышно отвечает Сэхун. — Почему бармен?
— Просто работа. Были проблемы с ногой, и я не мог танцевать. Хотелось заняться чем-нибудь и не сидеть в четырёх стенах. Я вообще часто работаю в разных местах. Это… интересно. Наблюдать за людьми.
— Бармен из тебя так себе, — бормочет Сэхун, собираясь с силами для нового вопроса. — Ты хочешь раздеть меня и связать?
Чонин продолжает смотреть, но молчит. Его взгляд выжигает душу Сэхуна дотла, будит страсть, превращает её в одержимость. О да, Чонин очень хочет раздеть его и связать. И слов не требуется, чтобы убедиться в этом.
— И ты… сделаешь это? — ещё тише спрашивает Сэхун.
Чонин садится на кровати, проводит ладонью по лицу и качает головой. Отрицательно.
— Это ни к чему, если ты не хочешь этого. Не все любят одинаковые вещи.
Сэхун помнит, что Чонин не любит, когда ему кусают губы. Слегка прикусить — нормально, но до лёгкой или сильной боли — нет. Так покусывать собственные губы может лишь он сам. Точно так же, как Сэхун не испытывает особого восторга, когда перед сексом его растягивает партнёр. Растягивать себя он любит сам.
— А если я хочу попробовать?
— Только из любопытства? — Чонин бросает на него короткий взгляд поверх плеча и вновь качает головой.
— Почему?
— Потому что дело в доверии. Нет смысла делать это, если ни один из нас не получит удовольствия. А удовольствия не будет. Без доверия.
Чонин скатывается с кровати и оставляет Сэхуна в одиночестве. Но Сэхун уже знает дорогу к ванной. Он робко заглядывает внутрь и смотрит на Чонина сквозь слегка запотевшее стекло тонкой перегородки.
— Я не думаю, что ты воспользуешься ситуацией…
— Этого недостаточно, — тут же отзывается Чонин. Его низкий и немного сонный голос волшебно сплетается с шумом льющейся сверху воды. — Испытывать уверенность, что конкретный человек не сделает тебе ничего плохого и неприятного, и не навредит тебе — это не то. Так всё равно положено — соблюдать правила безопасности. Совсем другое — готовность принять от конкретного человека всё. Что угодно. Даже если это кажется смертельно опасным. И знать, что тебе это понравится. Потому что ты знаешь, кто ты. И потому что ты по-настоящему свободен. И потому что веришь. Сэхун-и, тебе нужно знать, кто ты и где ты. Только тогда имеет смысл пробовать. Я не рабовладелец и связываю не для того, чтобы потешить своё эго. Я связываю для того, чтобы потрогать настоящую красоту, сделать её осязаемой. Чтобы прикоснуться и выразить восхищение. Чтобы это было моим здесь и сейчас. Чтобы придать форму тому, что я чувствую. Это как… дар. То, что я хочу подарить. Но если такие подарки кто-то не понимает или не готов принять… нет смысла их дарить.
— Ты поэтому не делаешь это за деньги?
Из-за окончательно запотевшей перегородки долетает тихий смешок.
— За подарки денег не берут. Да и как можно что-то подарить, если ты не знаешь человека и понятия не имеешь, какой он, и что у него внутри? Чтобы связать, надо знать человека очень хорошо. Видеть его сущность. Понимать характер. Знать, что именно ему понравится.
— Но меня ты ведь знаешь? — Сэхун задумчиво разглядывает полотенце на крючке и рассеянно думает, что уже позволял Чонину касаться себя. Позволял быть внутри. Доверял. Единственное, что вызывает у него сомнения — способность пережить прикосновения Чонина спокойно. А ещё Чонин наверняка знает о Сэхуне намного больше, чем Сэхун — о Чонине. Потому что Чонин всегда слушал его болтовню. И не только слушал. Чонин ещё умел и заботиться об удовольствии Сэхуна. По-настоящему.
— А тебя кто-нибудь связывал? Сам-то пробовал? — Любопытство безжалостно гложет в ожидании ответа.
— Я для этого не гожусь. Тело не выдержит. Смысл всего всё-таки не в том, чтобы истязать и ухудшать состояние модели.
Сэхун тихо слушает, как Чонин монотонно перечисляет свои травмы: спина, поясница, рука — запястье и нога — колено. С такими травмами, тем более, если их нельзя вылечить до конца, Чонину путь в модели заказан. Его тело в самом деле не выдержит ни временной фиксации, ни воздействия верёвок, ни долгой неподвижности. А если и выдержит, то последствия для Чонина будут печальными.
— И у меня нрав не подходит, — уже веселее добавляет Чонин. — Может, из-за танцев. Мне необходимо полностью контролировать тело и двигаться. Хранить неподвижность у меня не выходит. Только на совсем короткое время. И меня это злит. Никакого удовольствия и в помине… Но это хорошо — для мастера. Мастеру как раз надо много двигаться. Вокруг модели.
Полотенце стягивают с крючка. И Сэхун, затаив дыхание, смотрит, как Чонин сушит волосы пушистой тканью, а после оборачивает ею узкие бёдра. На груди и плечах блестят прозрачные капли, когда Чонин проскальзывает мимо. В гостиной Чонин наливает себе воды и небрежным жестом предлагает Сэхуну выбрать себе что-нибудь по вкусу в мини-баре. Но Сэхун ловит пальцами край полотенца и тянет Чонина к себе. Не отводит глаз от красиво очерченных губ и тихо просит:
— Раздень меня и свяжи. Мне нужно попробовать это. Я хочу.
Встречается взглядом с Чонином и с трудом сглатывает. У Чонина в глазах — буря и конец света, и попытки приручить дикого зверя.
— Не искушай меня. — Чонин кончиком пальца гладит его губы, тянется к ним, чтобы замереть в миллиметре от цели и едва слышно признаться: — Я слабее, чем ты думаешь. А ты лучше, чем полагаешь. Твоей красотой можно… убивать.
Это как нажатие на персональную кнопку Сэхуна с пометкой “перезагрузка”. С сумасшедшей скоростью из разума стирается всё: от финансовых отчётов, бесящего шефа, любимой, но такой нервотрёпной работы, неясных воспоминаний из детства до первых сильных эмоций, встреч с особенными людьми, первого секса… Абсолютно всё. Сэхун так крепко прижимает к себе Чонина, словно хочет сломать или впитать в себя без остатка. Ловит горячие и твёрдые губы собственными, обводит языком и задыхается от запаха Чонина в попытках сделать вдох поглубже и оставить себе даже его дыхание. Сэхун что угодно готов сделать, чтобы вот это яркое счастье осталось с ним навсегда.
Тёплые ладони на щеках немного отрезвляют, как и тяжёлый взгляд из-под тёмных ресниц.
— У тебя были травмы какие-нибудь? Осложнения?
Вопрос выбивает почву из-под ног. Сэхун глупо смотрит на Чонина и ничего не соображает. Просто тонет в огне, бушующем в искристых глазах.
— Руку. Ломал. Давно очень, — отвечает он без единой мысли в голове. — Левую.
Пальцы тут же скользят по его руке, ощупывают, но кажется, что ласкают. Задерживаются на предплечье ближе к локтю.
— Здесь?
Чонин не ошибается, и Сэхун может лишь кивнуть.
— Не страшно. Можно либо не связывать тебе руки в этом месте, либо привязывать к корпусу. Нагрузка будет минимальная, и состояние не ухудшится. Как видно, ты был непоседливым ребёнком, если не дал кости срастись лучше. Хотя перелом ровный, срослось неплохо. Но могло лучше.