— Разговоры, наверное, — шевельнул густыми усами Чуприна. — Прогнали же их за море.
— Прогнали по суше, а они теперь, лихо в угол, по воде собираются вернуться. На кораблях своих тайком аж в лиман заходят. А наши в Херсоне еще только строятся. — Мусий Иванович подошел к Андрею. — Заморили червячка, пора и отчаливать. А галеры, — снова обернулся к мельнику, — мы все-таки проведем через пороги, пускай царица как хочет. Такие суда, Гераська, в лимане еще пригодятся, а тут только глаза мозолить будут, пока не сгниют, лихо в угол.
Перед тем как отчалить, Полторак положил на корму байдака длинное, похожее на бабайку[95], весло.
— На пороге вдвоем грести будем, — объяснил Чигрину. — Там одному не управиться. Ты сядешь к стерновому веслу, а я возьму дрыгалку[96], — кивнул на переднее весло.
Попрощавшись с мельником, они вывели байдак на быстрину и поплыли вниз к самому страшному днепровскому порогу. Уже за версту до слуха Андрея донеслись какие-то звуки, похожие на отдаленные грозовые перекаты.
— Уже заворчал Дед, — кинул через плечо Мусий Иванович, выдвигая вперед дрыгалку. — Приготовься, Андрей, и следи за моим веслом.
Шум разъяренной воды усиливался. Близость порога Андрей почувствовал и по тугим струям за кормой, которые рассекало его стерно-прави́ло. Лодка стремительно неслась вперед без весел, и уже никакая сила не смогла бы остановить ее.
Вот уже взвихрились на крутых волнах неудержимые водные потоки. Зашумела кудрявая пена по обеим сторонам, будто отара напуганных овец кинулась навстречу их тупоносому байдаку. И сразу же вздыбило его на какой-то норовистой волне, качнуло с боку на бок и понесло в ревущую круговерть с массивным, выщербленным камнем посередине.
— Держи левее, лихо в угол! — пересиливая шум воды, крикнул Полторак. — Идем мимо Рваной лавы.
Чигрин точно выполнял прерывистые команды лоцмана — то пускал байдак по быстрине, то направлял его в неширокие прогалины между волнами, то разворачивал почти поперек реки. Орудуя рулем, старался запомнить, как проходить каждый водоворот, каждую лаву. У Остренькой нос лодки резко погрузился в воду, и мокрый с головы до ног лоцман поднял дрыгалку, словно мачту. Лаву Буравленную, возле которой вода кипела, будто на огне, обошли по извилистому, но более безопасному проходу. Возле Булгарской Мусий Иванович велел Чигрину сушить прави́ло, чтобы не сломать его о каменное ложе. Долгополую, Казанцеву, Мокрые Клади преодолели, держась середины бурного потока, промывшего себе глубокий проход между округлыми валунами. А на рогатой, которая шипела и рычала разъяренным зверем, пришлось повертеть и дрыгалкой, и стерном-прави́лом, избегая столкновения с опасными камнями, едва-едва видневшимися из-под воды.
Когда подплыли к отвесной скале, похожей прямыми, широкими уступами на высоченный стул, Мусий Иванович кинул через плечо Андрею с азартным блеском в глазах:
— А теперь держись, лихо в угол! Скала Монастырка. За нею начинается Пекло.
Возбужденный лоцман крикнул Чигрину, наверное, и что-то подбадривающее, но его слова утонули в шуме. Лодку, словно щепку, крутануло в бешеном водовороте. Какой-нибудь миг — и ее бросило бы на ребристый, изогнутый коромыслом камень, вокруг которого ревела, скручивалась барашками быстрая вода. Андрей налег на стерно, рассекая им тугие, будто натянутые канаты, струи, подогнал к валуну лодку, и ее снова подхватило неудержимым течением. Полторак, не оборачиваясь, поднял большой палец и снова вцепился в весло обеими руками.
Бурный, грохочущий водоворот не выпускал их из своей адской круговерти. Но возле его нижней горловины Мусий Иванович глубоко погрузил переднее весло во вспенившуюся воду, и байдак (Андрей тоже помог стерном) стремительно вынесло на вольный простор Днепра.
Уже на берегу, растянувшись ничком на молодой траве, Чигрин почувствовал, как струится в расслабленных мышцах взбунтовавшаяся кровь. Давно уже он не испытывал такой усталости, но она не угнетала его, не лежала на всем теле невыносимой тяжестью, как это бывало вечерами после работы в каменоломне. Сейчас он был возбужден и горд тем, что перешел главный днепровский порог, не спасовал и не допустил оплошности на его бешеных, устрашающих водоворотах и водопадах.
В Каменку они вернулись на следующий день на конях. Наняли их за два гривенника в Николаевке, глиняные хаты которой раскинулись на правом берегу неподалеку от Ненасытца. Свой байдак Мусий Иванович препоручил знакомому рыбаку.
— Проведем суда — заберу, — пообещал, садясь на подводу. — А теперь, лихо в угол, некогда гнать его снова через пороги. В Каменке, наверное, уже выглядывают нас.