Выбрать главу

— Шпаликов пишет не в том стиле, в котором работаю я, — со скепсисом отозвался я.

— Ну поговори с Дунским и Фридом, с Ежовым, с Каплером, наконец!

— Угу, — усмехнулся я, — скажи еще — с Габриловичем.

— А чем тебе Габрилович не угодил? — Волнистый аж всплеснул руками от изумления.

— Да не хочу я снимать ни про Ленина, ни про Корчагина, ни про всех прочих коммунистов…

— Про Корчагина разве Габрилович писал? — усомнился Волнистый.

— Нет, Островский.

— Понятно, что Островский. А сценарий чей?

— Не помню. «Овода» точно Габрилович инсценировал.

— Это который со Стриженовым «Овод»?

— Ну а какой еще… У нас другого не было.

— А что, хорошая картина.

— Да ничего особенного, — поморщился я. — Хотя по такому ужасному роману и «ничего особенного» снять — достижение!

— А ты не изменился, — засмеялся Волнистый. — Все такой же критикан.

— Могу заверить, что к своим фильмам я еще критичнее, чем к любым чужим.

— Ты молодец, молодец, — вновь стал льстить Волнистый. — Последовательный. Тоже всегда таким был (Это он про меня или уже про себя?)… Ну а этот твой сценарий — ты им тоже, значит, недоволен?

В другое время я с удовольствием разгромил бы свой сценарий в хвост и в гриву, но после восторгов Волнистого мне почему-то не хотелось делать это вслух.

Я зажег следующую сигарету, затянулся и важно изрек:

— Ну если постараться, то из этого может выйти приличный фильм.

— И я так думаю, — поддакнул Волнистый.

— Вот поэтому, — подытожил я, — я, конечно, и буду снимать его только сам.

Волнистый не сумел скрыть своего разочарования — улыбка и благожелательность неестественно, как при замедленной съемке, сползли с его лица.

— Значит, вообще никому не отдашь? — мрачно спросил Волнистый.

Я хотел было ответить, что Тарковскому, Хуциеву, Данелии отдал бы с радостью, но решил не портить отношения с Волнистым. К тому же я знал, что режиссеры вроде названных таким сценарием нипочем и не заинтересуются.

— Да, Валера, — как бы с сожалением произнес я, — все-таки никому не отдам.

3

Однако Волнистый не сдавался.

— Если бы я взялся ставить твой сценарий, это было бы очень выгодно прежде всего тебе. Сам знаешь, драматурги у нас получают больше постановщиков. Особенно те, которые работают в одиночку.

Я мог бы ему заметить, что он тоже мало изменился со студенческой скамьи. Воскликнуть: «А ты все такой же настойчивый!» — было бы слишком льстиво; сказать же, что он до сих пор остался упрямым бараном, — чересчур грубо. Вместо этого я всего лишь устало возразил:

— Однако единоличный автор сценария, который при этом еще и режиссер, получит еще больше.

— Ну можешь забрать мой режиссерский гонорар! — немедля выпалил Волнистый. Я чуть не поперхнулся сигаретой, но уже через пару секунд понял, что коллега блефует. Он прекрасно знает, что я не соглашусь на такое рваческое предложение. Ладно, я знаю, чего он ждет, — чтоб я изобразил изумление. Что ж, мне нетрудно, изображу.

— Прямо не понимаю, — картинно развел я руками, — что тебя так зацепило в этом моем, с позволения сказать, произведении?

— Я и сам толком не знаю, — охотно продолжил игру Волнистый и пожал плечами. — Только я прямо загорелся! Хочу этот фильм поставить — и точка.

— Напиши сам что-нибудь в таком же роде.

— Но это будет подражание.

— Об этом не беспокойся, я не обижусь. И никому не скажу.

— Да я сам на себя обижусь… Не смогу я сделать что-то в этом роде, потому что ты уже все сделал за меня. Вот именно так, как я хотел. Я не скажу, что твой сценарий — это какой-то невероятный шедевр…

— Спасибо и на этом, — с улыбкой прервал я, — а то и так почти до небес меня превознес.

— …Но он как будто просто для меня сделан, — продолжал Волнистый. — Я как прочел, сразу понял: именно такой фильм я мечтал поставить всю свою жизнь!

После таких экзальтированных признаний мне даже неловко было ему отказывать, но я преодолел себя.

— И тем не менее, — вздохнул я с видом глубокого сожаления, — этот фильм я буду снимать сам.

— И это твое окончательное решение? — предпринял последнюю попытку Волнистый. Забытая сигарета догорала в его руке.

— Окончательнее не бывает. — Я был неумолим.

— А если не разрешат?

Черт, я был неправ. У него этих попыток еще не меньше десятка в запасе!