Древняя история
Человеческая история неотделима от расшифровки неведомых языков: иероглифов древних египтян и майя, загадочной письменности, оказавшейся на поверку микенской, — древнейшим вариантом греческого языка. Эти системы письменности создавали серьезнейшие трудности тем, кто силился их понять.
Так, расшифровка египетских иероглифов происходила поэтапно. Сначала думали, что каждый иероглиф — идеограмма, обозначающая предмет или мысль, иначе говоря, слово. В 1762 году немецкий путешественник и геолог Карстен Нибур (1733–1815), попавший в Египет, подвергает это сомнению, обратив внимание на малое число иероглифов по сравнению с большим количеством мыслей, которые они должны обозначать. Ему же принадлежит догадка, что иероглифическое, демотическое, иератическое письмо — только графические варианты.
В 1814 году с открытием Розеттского камня был сделан важнейший шаг вперед[70]. Благодаря этому многоязычному документу английский врач и ученый Томас Юнг (1773–1829) предлагает деление строк на слова, в частности, выделяет имена собственные. Юнг показывает, что у иероглифов может быть и фонетическое звучание, то есть они могут обозначать не только понятия, но и звуки. Считая иероглифы буквенной письменностью и пытаясь выявить ее алфавит, он не полностью расшифровывает систему и ошибается.
И тогда на сцену выходит Жан-Франсуа Шампольон (1790–1832). Он учитывает и достижения, и ошибки прошлого: как и Нибур, он отвергает гипотезу идеограмм; подсчитав количество греческих букв и иероглифов, он отказывается и от гипотезы алфавита, придя к выводу о смешанной, одновременно фонетической и символической, системе. Пройдя несколько этапов[71], Шампольон решает в 1822 году загадку. Процесс решения получился длительным и сложным, притом что ученый пользовался многоязычным документом. В случае внеземного языка, когда нельзя рассчитывать ни на такой документ, ни на словарь, ни на сравнения с известными языками, проблема была бы еще серьезнее. В совершенстве владея родным языком, мы склонны недооценивать другие языки и задачи лингвистики. В начале фильма физик Йен Доннелли разделяет «мягкие» науки о языке и «твердые» науки, такие как физика. Но Луиза Бэнкс, осеняемая портретом Ноама Хомского[72], быстро доказывает, что лингвистика тоже наука.
Ловушки общения лицом к лицу
Оказавшись лицом к лицу с инопланетянами, Луиза и Йен могут заняться серьезными вещами. Устный язык — гептапод А — быстро забывается, уступив место письменному, гептаподу В, с его великолепной графикой, округлость которой противостоит линейности человеческого письма. Независимо от того, как организовано общение — устно или письменно, интерес первого личного контакта состоит в возможности получать подтверждения. Поняв «да» и «нет», можно последовательно пробовать разные слова, удостоверяясь на каждом этапе понимания в правильности избранного пути.
Для выбора слов проще всего обращаться к видимым в ситуации общения предметам. Что непросто в некоем черном пустом коридоре с нетвердой гравитацией! Но Луиза показывает на табличку «человек», потом на себя. Йен шагает рядом с табличкой «Йен идет». Так, с графическими или мимическими изображениями понятий вводятся одно за другим слова языка. В фильме не показаны все последовательные этапы, поскольку весь процесс, понятно, может изрядно затянуться.
Трудность заключается в том, чтобы выяснить, правильно ли гептаподы, нареченные героями Эбботтом и Костелло,[73] понимают своих собеседников-людей. Когда Луиза показывает табличку «человек», то как убедиться, что они понимают, что она имеет в виду саму себя, причем весь вид, а не только себя, свое тело, голову, саму табличку? Поэтому полезно на каждом этапе проверять понимание собеседника, запрашивая подтверждения и даже провоцируя возражения: например, указывая на стену с табличкой «человек», спрашивать, подтверждают ли Эбботт и Костелло, что стена — это «человек», понять, что произошла ошибка, если она произошла, и вернуться назад. В фильме не подчеркивается необходимость таких подтверждений, в отличие от рассказа Теда Чана, лингвистически гораздо более четкого.
Это та самая проблема, которая послужила поводом для анекдота про кенгуру, перекочевавшего из рассказа в фильм: «Джеймс Кук, возглавлявший отряд исследователей, встретил аборигенов. Один из моряков, указывая на прыгающих животных с детенышами в сумках, спросил у одного из аборигенов, как они называются. «Кенгуру», — был ответ. Кук и его люди стали называть этих животных именно так. Позже они узнали, что это значит: «Что вы сказали?»
70
Фрагмент древнеегипетской стелы с надписью, повторенной на трех языках, что позволило расшифровать одну, иероглифическую. Розеттский камень стал символом расшифровки неизвестной письменности. Сам текст зауряден: это указ в честь дня рождения фараона Птолемея V в 196 году до нашей эры. Так же скучны перечни и административные правила, каковыми оказались древнейшие человеческие надписи, найденные в Месопотамии, огорчающие героев Кена Лю в «Грузе» (см. Bifrost 85).
71
Подробности читайте в книге
72
Американский ученый, который в 1950-х годах придал новое дыхание лингвистике, в частности привнеся в нее формализацию и тщательную методологию.
73
Если вам незнакомы имена этих прославленных американских комиков, посмотрите фильм «Человек дождя»: там герой Дастина Хоффмана без конца цитирует их легендарный скетч «Кто на первой базе?» (1938). Кстати, в рассказе Теда Чана ученые называют гептаподов другими именами: Свистун и Трещотка.