Преуспеть-то они не преуспели — иначе не понадобилась бы сложная и дорогостоящая затея с «Британией Битова», — но и я ни разу не видел в западной печати своих ответов без искажений и купюр. Есть у господ корреспондентов привычка оставить от развернутого ответа две фразы, а между ними насовать собственных комментариев, да еще и смешать одно с другим погуще, чтоб читатель ни боже мой не разобрался, что я в действительности говорил. Мне такая привычка почему-то не нравится.
О книге, коль скоро я публично обещал написать ее, тоже спрашивали не раз. Может быть, я пристрастен, но каждый раз меня посещало подозрение, что мне в душе желают всяческого провала. Сенсация сенсацией, но уж больно неудобную тему я поднимаю, постыдную для «свободного» и «цивилизованного» Запада, и хорошо бы мне по любым причинам не довести дело до конца.
Итак, интервью воображаемое, а вопросы подлинные. Я даже попытался передать их своеобразный тон, вежливо-недоброжелательный, кисло-уважительный. Что до ответов, они тоже даются не в первый раз, а вот публикуются в полном виде впервые.
— Теперь-то вы наконец рассказали все, что хотели?
— Нет, не все. Год — это долгий срок, а год на чужбине, в принудительной разлуке с родными и близкими, да еще сопряженный с каждодневным мучительным риском, долог тем более. Впечатлений он оставил массу, и не только отрицательных, — я упоминал об этом в книге, нелишне и повторить.
Но есть впечатления и не положительные и не отрицательные, а просто побочные, пришедшие попутно. С ними пришлось подчас поступать сурово, сводить их к минимуму, а то и откладывать до лучших времен. Читатель заметил, что я не стремился укладывать каждую строчку в прокрустово ложе заданной схемы, не трактовал свою задачу прямолинейно, позволял себе и повспоминать и порассуждать. Однако всему надо знать меру, и, если я чувствовал, что какой-то дополнительный сюжет требует отдельной главы, а на меньшее не соглашается, я наказывал его за строптивость и пропускал. Иногда в результате тяжелой борьбы с собой.
Утешаюсь тем, что отложенное — не потерянное. Надеюсь, если буду жив, найду еще повод рассказать подробно и о шекспировском Стрэтфорде, и об экзотическом Маракеше, и о многом другом.
— Что ж, выходит, вы намерены эксплуатировать золотую жилу — свой «кинофестиваль» — до самого смертного часа?
— Еще осенью 1984 года, прочитав газетные репортажи, одна литературная дама напророчила, что это «кинофестиваль» длиною не в год, а в жизнь. Тогда я решил, что дама шутит, причем бестактно. Увы, довольно часто случается, что «плюшевые пророки» оказываются правы. Я и рад бы забыть все, что случилось, порой очень хочется забыть, так ведь вы же, господа, не даете.
— Мы? Как прикажете вас понимать?
— Когда ваш коллега Джон Баррон сформулировал мне в назидание принцип вывернутой перчатки, он знал, что говорил. Принцип этот вошел в вашу профессиональную практику так прочно, что применяется, можно сказать, автоматически.
Примеров столько, что не сразу и выберешь. В Москве задерживают американского журналиста, подрабатывающего на досуге сбором шпионской информации для ЦРУ, — в Нью-Йорке тут же «организуют» провокацию против советского дипломата, обвиняя его в том самом, в чем уличили американца. В новом здании советского посольства в Вашингтоне обнаруживают вмонтированную в стены и потолки подслушивающую и записывающую аппаратуру, приглашают прессу и телевидение, показывают все в натуре — американская пресса открывает кампанию обвинений, но в адрес советских организаций, якобы установивших такую же аппаратуру в новом здании американского посольства в Москве. Плевать, что голословно, что вместо документальных фотографий — рисуночки, так как снимать нечего, зато ложь размножена миллионными тиражами и заслонила правду. Именно такими средствами создавался и поддерживался образ Советской страны как «империи зла». Именно так сегодня отвлекается внимание от принципиальных советских мирных инициатив, жизненно важных для всего человечества. Именно под таким углом, по накатанной колее, рассматриваются самые разные события на планете и внутренние процессы в нашей стране.
Та же самая технология коснулась и меня лично. На пресс-конференции кто-то спросил, рассчитываю ли я на объективное изложение своего выступления. Помнится, я сказал, что буржуазная пресса и объективность — вещи несовместимые, и призвал присутствующих переубедить меня, если они смогут. Не переубедили — не смогли или, скорее, не захотели. А может, издатели с редакторами не позволили. На слово правды пришлось пять, а то и десять слов полуправды и прямой лжи. Спецслужбы Запада похитили Битова в Италии — значит, будем утверждать, что мифические советские агенты похитили его через год из Англии. Мир узнал о грубейшем нарушении прав человека, о том, что секретные службы надругались над международными соглашениями и законами собственных стран, — значит, возобновим истошную кампанию о нарушениях прав человека в социалистических странах. Все в точности по правилу вывернутой перчатки.
Как же я могу оставить подобную свистопляску без ответа?
— А провозглашенное в вашей стране новое мышление? Ваши руководители призывают искать пути не к конфронтации, а к сотрудничеству. Разве отсюда не вытекает необходимость простить друг другу былые недоразумения и ошибки? Как же совместить с этим новым мышлением вашу книгу?
— Серьезный вопрос, но поставленный предвзято, а поэтому очень неточно. Действительно, то, что довелось пережить и о чем рассказывается в книге — государственный терроризм вообще и психотропное насилие в частности, — несовместимы не только с новым мышлением, но и с самым что ни на есть традиционным представлением о цивилизованных отношениях между людьми и народами. Пережитое можно и нужно рассматривать как крайнее проявление старого, конфронтационного взгляда на мир — но с чьей стороны? Ведь не с моей же!
С древности известно, что даже боги не в силах сделать бывшее не бывшим. По-моему — и не только по-моему, — новое мышление должно опираться не на прекраснодушное игнорирование фактов и тем более не на злостное их замалчивание, а на точное знание и анализ. То, что было, — было. Теперь надо разобраться почему. Тогда и только тогда можно будет осознанно двигаться дальше. И во внутренних делах и в международных.
Кое-кто на Западе в последнее время склонен восклицать: ах, если в советской печати продолжают нас критиковать, стало быть, разговоры о новом мышлении — всего-навсего приманка, пропагандистский трюк, предназначенный на экспорт. При этом свое право порицать наши порядки, поучать нас, как жить, такие восклицатели сомнению не подвергают. Откажитесь от социализма, требуют они, капитулируйте, пойдите к нам на поклон— вот в этом случае мы, так и быть, признаем, что вы мыслите по-новому…
Нет, не откажемся. И сводить новое мышление к проповеди смирения и всепрощения, к всеобщему отпущению грехов тоже не согласимся. Христианская мораль — замечательная штука, но ею одной в ядерно-космический век не обойдешься. В наши дни — еще более чем прежде — мораль без точного знания чревата заблуждениями и тупиками, как и знание без морали — амбициями и преступлениями.
И, как сказали бы англичане, последнее по счету, но не по важности. Новое мышление — инструмент построения нового мира, мира всеобщей безопасности и сотрудничества. И инструмент этот покажет, на что он способен, только если за него возьмутся с обеих сторон. Нужны взаимные усилия, и не в последнюю очередь — прекращение провокаций, направленных против нашей Родины и ее граждан. В новом мире, безъядерном и ненасильственном, нет места террору, а в будущем не останется места и для секретных служб как таковых.
— А не преследует ли ваша книга цель просто-напросто свести счеты?
— Пожалуй. Только не в том примитивном смысле, чтобы кого-то сместили с должности или понизили в чине. Это как раз произошло давным-давно. По служебной линии бывшие мои «опекуны» наказаны, по-видимому, строжайшим образом. Не за то, что держали в неволе, а за то, что упустили.