— Согласен, коллега, — сказал Холл, — чудеса мелковаты... Действительно, мелковаты...
— Вот и я говорю, — сказал Фотерингей, — правда, у меня есть чудо покрупней, но оно как раз и мучает мою совесть...
— Что ж это за чудо? — спросил Холл.
— Я не поладил с констеблем Уинчем и велел ему убраться как можно дальше...
— Да, да, — сказал Холл, — об этом чуде я как раз слышал... Говорят, реку до самой мельницы Роулинга пройдут с неводом в поисках констебля Уинча... Так это вы его?
— Я, — сказал Фотерингей, — я просто приказал, и вот видите... Что это такое: черная магия или еще что-нибудь? Как вы думаете, при чем тут я? Вот это мне хотелось бы знать... Неделю тому назад я совсем не знал, что могу делать это. Это открылось вдруг...
— Чудо с Уинчем, конечно, заслуживает внимания, — сказал Холл, — но если вы действительно способны на такие чудеса, так о чем же вы раздумываете?.. Почему бы вам не увеличить свою частную собственность незаметными актами творения? Десяток-другой бриллиантов, некоторое количество золотых безделушек высшей пробы или просто фунты стерлингов... Или вы не нуждаетесь?
— Что вы, мистер Холл, — сказал Фотерингей. — Мы очень нуждаемся с моим сыном Джипом, тем более, что я теперь остался без работы... Но если ты обладаешь даром чудотворения, делать деньги — это такое мелкое, такое скучное дело, что уж лучше зажигать без спичек свечи или создавать зубные щетки.
— В таком случае, — сказал Холл, глядя на часы, — если вспомнить его светлость герцога Айгельского, или Елену Петровну Блаватскую, или Магомета, или Иисуса Навина... Впрочем, почему бы и нет... Это действительно великое чудо... Остановить вращение земли...
— Вы это мне рекомендуете? — спросил Фотерингей.
— Да, — сказал Холл, — если вы остановите вращение земли, никто не посмеет утверждать, что сотворенное вами чудо недостаточно грандиозно...
— А как же вы узнаете, что я это совершил? — спросил Фотерингей.
— О, — сказал Холл, — об этом вы можете не беспокоиться: если вы остановите вращение нашей планеты, например, в четверг вечером, то в пятницу утром об этом напишут все газеты...
— Благодарю вас, — сказал Фотерингей, — вы мне очень помогли, — и, вежливо откланявшись, он вышел.
В доме у Емельяна собрались гости. На столе рядом с кипящим самоваром стояли две бутылки красноголовки и закуски. Среди гостей и констебль Уинч. На всякое русское слово Уинч отвечал по-английски, но всё было ясно и у всех были одинаково красные, веселые лица.
— Конечно, господин тальянец, — говорил Емельян, — не всякому прытко повезёт судьба, кому какая линия... Но и тут не следует Бога гневить... Ведь тоже живу не хуже людей... Сыты мы и без разносолов, без соусов. Чай в складчину с товарищами пьём почесть каждый день, и рюмку нашему брату позволительно хватить в праздник, лишь бы дела она не портила, — он налил всем, чокнулся. Чокнулся и с Уинчем. Выпили. — А на ночлег, господин тальянец, придешь не куда-нибудь в нехорошее место, а на свою фатеру, — он взял яблоко и подал Уинчу. — Закушайте, сударь, во рту тает, словно ананас, хоть бы королю на стол! Я в товаре, господин тальянец, толк понимаю... Это теперь мы с Марфуткой в самоварниках... Пожар случился, да Матвеевна померла, жена моя... Эх, беда, беда... А раньше вразнос торговал... — Он приподнялся и закричал, как бы рекламируя товар, — пельсины, лимоны хороши, коврижки сахарны, игрушки детски, сёмга малосольна, икра паюсна, арбузы моздокские, виноград астраханский!.. Вокруг засмеялись. Засмеялся и Уинч.
— Да, господин тальянец, — сказал Емельян, — товар всё благородный, и барыш от него не копеечный... А ныне на копейку грош набираешь... Эх, братцы, землячки, подхватывай дружно...
И пошел стучать каблуками. Иные гости подхватили. Констебль Уинч дернулся раза два неумело, потом приспособился и поддержал общество.
Фотерингей шел по Риджент-стрит. Он был на костылях. Витрины волшебной лавки были плотно завешаны, дверь заперта. Однако Фотерингей все-таки постучал. Долго не отпирали. Наконец кто-то глянул изнутри и сказал.
— Сегодня не работаем.
— Я Фотерингей... Джордж Фотерингей. Я тут взял у вас кое-какой товар, а вы всё не присылаете счёт...
Дверь отперли.
— Входите, — сказал продавец.
Продавец совершенно сегодня не походил на того бравого, наглого фокусника. Лицо его было усталым, на плечи наброшен какой-то старый сюртук. И лавка сегодня выглядела по-другому, маленькая, полутемная.
— Простите, сэр, — сказал Фотерингей, — у меня неизлечимая привычка всегда платить по счёту... Я исходил вдоль и поперек всю Риджент-стрит, но только сейчас, сегодня я вас нашёл...