...Меня интересует тема расстрела царской семьи. Там очень много лжи. Вот, например, опубликованы списки 11 палачей царской фамилии. Там русские, немцы, латыши и только один еврей — авантюрист Юрковский. Но это замалчивается, чтобы придать расстрелу антисемитский характер. И сам Юрковский — лживая фигура. Он был другой, даже фамилия у этого человека другая.
Я лично отношусь к фигуре Николая II с неприязнью. Но это не значит, что его надо было убивать. Тем более, что это возвеличило его. Если они хотели уничтожить Николая II, они должны были его выпустить за границу. Он там был никому не нужен. Он нужен был белому движению мертвым.
...Я не связан ни с какими литературными процессами. Я живу как индивидуалист. Все сам из себя беру — и хорошее, и плохое. А что такое этот «новый» французский роман? Я не знаю, что это такое. Я думаю, вы у них это не узнаете. Будут говорить общие слова. У меня во Франции 8 книг вышло. Но я не знаю никаких «процессов».
...О Московском международном кинофестивале, где я был членом жюри?
Беда в том, что жюри, кроме меня и Лиды Шукшиной, не поддержало лучший, на мой взгляд, фильм фестиваля «Человек, который поднялся на гору». Это английский фильм. Они почему-то стали говорить: «Это колхозный фильм». И выбросили его из голосования. И китайский выбросили, превосходный фильм. И сразу некому стало давать призы.
А японский и австралийский фильмы — это были примитивные цитаты, инициации чеховщины. Мне это не нравится. Я не против того, чтобы использовать чеховские сюжеты. В «Земляничной поляне» использован чеховский сюжет. Но там выражены свободные чувства. А тут были только надерганные цитаты.
...Почему проваливаются пьесы Шекспира? Потому что он не очень хороший драматург. Он великий поэт и великий философ, а как драматург он очень средний. А «они» делают его драматургию, опускают его философию, его поэзию. Потому и получается часто, как у Козинцева.
Драме нужны великие актеры. Вот Катя Васильева могла бы в моем «Бердичеве», который я так люблю, сыграть великолепно. А она уходит в монастырь. Вы слышали? Это возмутительно. И так людей нет, а она уходит. Что она там будет делать? Пусть прочитает «Отца Сергия», вы ей скажите. В миру надо ей общаться с Богом. Жалко, что ее тут нет. Я бы ее сагитировал.
А вы «Бердичев» не читали? Жаль. Табаков хочет его поставить. Только он сам должен Рахиль сыграть. Больше некому — Раневской нет. Кроме него никто не сыграет.
...Участие в «Метрополе» это была моя ошибка. Что это мне дало? Они там, Аксенов и другие, это был истеблишмент, к которому я не принадлежу. Мне не надо было туда давать «Вступление». И, знаете, в «Метрополе» оно не прозвучало. А когда было издано в моей книжке, была сделана инсценировка.
Я теперь стараюсь не участвовать в сборниках. Хотя иногда приходится.
...Я уже много лет мучаюсь и в этом году закончу роман об Иване Грозном. Это роман в диалогах, пьеса в размер романа.
У меня о Петре есть пьеса, которая идет в Малом театре. А в романе о Грозном главная трудность в том, что разговор идет на языке XVI века. И это ведь поэтический язык. В нем музыка. «Кто на Русь въезжал, из Руси ай да не выезживал!» Эта пьеса называется «На крестах». И в прямом и в переносном смысле.
— Вот вы так хорошо знаете русскую историю, — спрашиваю я, — скажите, с каким историческим периодом можно провести аналогию сегодня?
— Иван Грозный! XVI век! Петровское время — это уже время национал-империалистического движения. Оно, может, и наступит. Я надеюсь, что наступит Петровское время.
Наш век — телекоммуникации — создает поразительные феномены. Ничтожные люди с двумя-тремя стереотипами дешевого обаяния торчат в каждом доме, они роднее самых близких — это телесимволы. А глубочайшие умы и уникальные таланты неведомы никому. Первые — миллионеры. Они торговцы на рынке рекламы и саморекламы. Вторые — если не в нищете, то благодаря счастливой случайности. Горенштейн сказал как-то: «Ну, в России я бы просто помер с голоду». . Между тем его талант отдан России полностью и бескорыстно. Он живет не в реальности 90-х годов. Он плавает в веках, свободно ассоциируя пять-шесть веков российской истории, связывая их в единую, неразрывную цепь, болеет и мечтает о счастливом Будущем. Этот же феномен «жизни в столетиях». я встречал у Шнитке. Он отличает глубокие таланты. Фридрих Горенштейн в реальной жизни, где процветают ловкие администраторы, беспомощен как ребенок. Его мощный ум погружен в иную реальность, где как живые действуют Петр I, Иван Грозный, персонажи фантастических миров и библейских сказаний. Его время не подчиняется стереотипам массовой культуры. Кшиштоф Занусси как-то сказал о Тарковском: «Есть фильмы, которые надо смотреть на коленях». Довольно трудно отделить подобный мир в подлинном выражении от ловких рыночных подделок. Миры Горенштейна — подлинные свидетельства уникального российского таланта. Но ни сценарий, ни обрывки беседы — не те двери, которые в них ведут.