— Отпустили на перегон. Лёша, до следующей станции! Пошли!..
Лёшка был старше Анатолия на один год, до войны они учились вместе. Удивительный мальчишка этот Иваньков. Его тонкие пальчики ловко бегали по грифу любимой гитары, изливавшей чудесную мелодию. И главное — он пел. Это ведь талант — играть и петь! Кто его научил этому, Лёшка не знал, только полюбил Толика за его протяжные задушевные песни.
Одна из них очень хорошо получалась у Иванькова:
Мелодия этой шахтерской песни захватывала дух у всей довоенной молодежи…
Галерин держал Анатолия за руку и торопился узнать:
— Анатолий, а ты гитару с собой везешь?
— А как же! Я без нее умру от скуки!
— И сейчас она с тобой?
— Да ты что, не веришь? Хочешь, сбегаю в свой вагон?
— Не надо, потом, верю! Сейчас поезд пойдет. Вот наш вагон. Залезай быстрей!
У дверей расступились, пропуская своего и чужака.
— Вот, друга встретил, однокашника. Примите, братцы, гитарой откупится, сыграет. А сейчас потолковать надо.
— Заходи, гитарист! Зовут-то как тебя?
— Рядовой Иваньков Анатолий Иванович! — весело по-военному козырнул гость. Все одновременно засмеялись.
Усевшись поудобнее на нарах в укромном уголке, друзья задушевно беседовали. Анатолий рассказывал Лешке о том, что сам пережил и что отец сообщил в письме:
— Поселок нефтяников, где мы жили, немцы сожгли. Шесть месяцев они хозяйничали на Северном Кавказе. Дальше наших Сусаников и Хадыженска не пошли. Горы не смогли преодолеть, да и наши поддали им такого жару, что фашисты начали драпать… Помнишь, на Золотой горе стояли огромные цистерны с нефтью, — сожгли, когда отходили. Нефть горела до самой речки. В сорок втором разбомбили нефтеперегонный завод в Туапсе. Зарево было видно за перевалом. Нефть даже на море горела. Помнишь озеро Крутое в горах? Куда раков ловить ходили, песни всем классом пели? Там тоже какая-то трагедия произошла. А я тогда в техникуме учился. Ветеринар-зоотехник из меня не получился, война помешала…
— Война всем жизнь испортила. Я тоже мечтал стать врачом. Хотел в мединститут, но до учебы ли было!
— А ты, Леша, сержант! Смотрю на тебя — солидный стал! Усы-то бреешь?
— Какой там солидный! Пороха не нюхал!
— Это еще успеем! Туда ведь едем, на фронт!.. Ты что, учился где-то?
— Полковую школу в Алтынских лагерях закончил. Там учебная бригада. Шесть месяцев — вот и стал сержантом.
— Вместе воевать будем! — твердо сказал Толик. — Слушай, я придумал! При расформировании маршевого полка, когда приедем на фронт, давай в одну роту проситься, ну хотя бы в один батальон, а?
— Если будет такая возможность, я — «за»! Не очень-то просьбы учитывают. Если тут каждого капризы выполнять, то навоюешь! Прикажут — и точка!.. Я все же старшину Димурова попрошу, он добрый, отзывчивый. Это наш старшина. Да вон он, с усами, видишь, грузин? Во, старшина! Орденоносец, фронтовик, все его уважают!
— Ну, добро! Договорились! Будем стараться…
— Леш, ты помнишь, мне в альбоме написал:
— Ты смотри, помнит! А я, право, забыл! Когда это было! Кажется, я в десятом, а ты в девятом учился!
— Леш, а сейчас ты пишешь стихи?
— Пытаюсь, но у меня плохо получается. «Никто не ценит» — тебе же сказано…
— А ну, прочти что-нибудь!
— Ну да, время нашел! Люди кругом.
— Да прочитай! Хоть что помнишь, тихонько.
Галерин полез в вещмешок, достал общую тетрадь, завернутую в новенькие байковые портянки, полистал:
— Ну вот тут, о девушках-фронтовичках. Хочешь?
— А ты откуда девушек-фронтовичек знаешь? На фронте не был, пороху не нюхал! — засмеялся Анатолий.
— Понимаешь, повседневная жизнь, служба. Плод воображения, наблюдение еще! Ну что, мало девушек в военной форме сейчас — тысячи. Не придирайся строго! Я же не поэт, а только учусь…
— Не обижайся. Я весь внимание, давай! — похлопал Толька друга по плечу.
Лешка начал тихо читать: