Внутри все было приспособлено под куриные нужды.
Из овального холла, общего для всех жителей дома, в разные стороны вели овальные арки. Налево, как объяснил ассистент Орсекки, арка вела на кухню: у археологов было общее хозяйство. Направо – в туалетный блок. Когда Кора заглянула туда, ее охватило желание остаться там надолго – все тело ее радостно запело, когда она увидела, как могут быть удобно устроены умывальники и туалетные принадлежности. Но Кора была не одна и потому должна была держать себя в руках.
– Неужели вы не узнаете свой дом? – осторожно спросил ее Орсекки. – Неужели вам изменила память?
– Разумеется, я ничего не узнаю, – ответила Кора. – Я ведь помню дом, в котором я жила на Земле. Каждую половицу в нем.
– А что такое половица? – спросил ассистент.
– Вот видите! Этого вы никогда не видели.
– И все же мне очень грустно, – признался ассистент. – За несколько дней я потерял единственных близких мне существ на всей этой планете. И тем более мне нелегко, когда я вижу вас, госпожа Гальени-папа, я же знаю каждое перышко на вашем теле, я же знаю, как вы закатываете ваши черные глазки, как переступаете этими очаровательными когтями, как поднимаете свои изящные крылья… простите, но мне больно!
– Я вас понимаю, – вздохнула Кора. – Я очень хотела бы вам помочь. Но это выше моих сил.
Орсекки провел ее из овальной гостиной вперед и сказал:
– Дверь налево – мой насест. Двери направо – ваши.
И отступил, будучи глубоко убежден, что в своей-то комнате вдова профессора все вспомнит.
Но, разумеется, Кора ничего не вспомнила. Она даже не знала, за какой из дверей находилась ее комната.
Так что она решила действовать последовательно.
Сначала отворила первую из дверей. Дверь поддалась легко – она была не заперта.
За дверью обнаружилась комната вполне земного вида, до разочарования обыкновенная. Хотя Кора ожидала увидеть насест – палку на какой-то высоте, на которой ее новые знакомые проводили ночи.
Единственной непривычной деталью в комнате была кровать, которая оказалась вовсе не кроватью, а большой надутой круглой подушкой с углублением в центре. Коре не надо было объяснять, насколько это удобно, – все ее тело ринулось к этой подушке – это же кровать-мечта для настоящей курицы!
– Узнаете? – спросил местный доктор, который не спускал глаз-маслин со своей подопечной.
– Не столько узнаю, сколько чувствую, – честно ответила Кора. – Я сразу поняла, что это и есть то, что коллега Орсекки называет насестом.
– Правильно, – откликнулся тот сзади, довольный догадливостью Коры.
– Я бы осталась здесь, – сказала Кора.
– И не боитесь, что духи погибших хозяев будут вас беспокоить? – Местный врач как бы шутил, но улыбались лишь яркие губы.
– Я и есть дух, – ответила Кора.
Кора подошла к рабочему столу, занимавшему всю дальнюю сторону комнаты. Стол был куда ниже, чем столы на Земле, и сделан в форме полукруга, чтобы профессору было легче доставать нужную бумагу или книгу. Кресла или стула не было – вместо них – такая же подушка, как кровать, только куда меньше. На столе Кора увидела две фотографии. На одной была изображена госпожа Гальени-папа. На второй – толстый, печального вида петух, совсем белый, если не считать желтизны на крыльях, желтого клюва и красного гребня. Правда, на фотографии не были видны ноги и хвост.
– Это он? – спросила Кора.
– Да, – ответил ассистент. – Это мой учитель, а ваш супруг. Профессор Гальени. Погибший от злодейской руки.
Кора подняла фотографию своего погибшего супруга.
– Я возьму ее с собой, – сказала она.
Никто не возражал.
Затем они прошли в комнату покойной госпожи Гальени-папа.
Комната была такой же, как профессорская. Но на письменном столе лежал лист бумаги с изображением небольшого горшочка.
– Что это? – спросила Кора. – Она была художницей?
Кора взяла в когти кисточку. Кисточка удобно устроилась в когтях.
– Ты и это забыла, – печально заметил Орсекки. – Но еще неделю назад ты была самым лучшим художником-реставратором на Ксеро!
– Ах да, конечно, – согласилась Кора, чтобы не травмировать и без того удрученного ассистента.
Она подошла к зеркалу. Под зеркалом находилась полочка с небольшой щеткой на ней. Щетка предназначалась для того, чтобы чистить перышки вокруг клюва. Кора, не удивившись тому, что знает функцию щетки, посмотрела в зеркало. Она уже перестала отшатываться в испуге при виде себя. Ко всему привыкаешь. И к мысли о том, что еще неделю назад в этом зеркале отражалась та же физиономия, но принадлежала она другому существу.
– А это что? – спросила она.
Ассистент ответил не сразу. Он явно смутился.
– Я полагаю, – ответил он наконец, – что это подушечки для… для этих самых. Вы их сами вышивали…
– Для кого – этих самых? – строго спросила Кора. Но тут же поняла, что имел в виду ассистент, и сама смутилась.
Пауза затянулась. И тогда непроизвольно Кора подняла с насеста три плоские, расшитые крестом подушечки.
– Может быть, пойдем отсюда? – спросил местный врач. Ему было скучно.
– Да, – согласилась Кора. – Нам пора. До свиданья, Орсекки.
Возвратившись в больницу, они с доктором посетили стоявший за скалами желтый одноэтажный кубик морга, и там Кора осмотрела тело профессора.
В морге было пусто – ни одного другого тела.
Профессор лежал на столе, подняв вверх и прижав к животу желтые ноги. И Кора с ужасом поняла, что в ней возникла ассоциация с кухней. Словно сейчас придет гигант-повар и начнет ощипывать курицу…
В палате Кора поставила портрет своего погибшего супруга на столик, но сама не могла усесться на стул – для нее это было подобно тому, как человеку усесться на ручку зонтика. Она взяла со стола папку, принесенную, пока ее не было, из планетного управления: «Дело об убийстве профессора Гальени». Подошла к окну и, положив на подоконник, стала проглядывать документы.
Ничего нового. Протокол допроса ассистента Орсекки, обнаружившего труп профессора. Сообщение доктора Мурада Кшота, свидетельство о причинах смерти. Показания жены покойного… Что в них? Госпожа Гальени-папа показала, что они спят с мужем в разных помещениях, как то и принято у состоятельных ксеров. Поэтому она не может сказать, выходил ли ночью или вечером из дома ее супруг. А если выходил, то в какое время. Правда, он не мог выйти до ужина, который имел место в восемь вечера, так как пищу они принимали все вместе: профессор, она и ассистент Орсекки. Ночью никаких подозрительных звуков она не слышала. Что касается настроения профессора, то в последние дни он был в добром расположении духа, так как находки, сделанные на раскопках, его радовали. Они свидетельствовали, без сомнения, о том, что предки ксеров наверняка посещали эту планету и оставили здесь материальные следы. Были ли неприятности или трудности у профессора? Нет, если не считать его споров с господином Греггом ан-Грогги, который напоминал профессору, что срок контракта на раскопки завершается и администрация поселка не намерена его продлевать. Почему? К сожалению, она не знает, что послужило причиной размолвок. Были ли у профессора враги? Нет, у него не было врагов и не могло быть, так как его интересовала только археология. Каковы были ваши отношения с мужем? Обычные хорошие отношения. В ином случае она бы не полетела с ним на эту богами забытую планетку. Какими были отношения профессора с его ассистентом? Отличные отношения. Орсекки горд тем, что считает себя учеником профессора…
Кора взглянула в зеркало. «Надо привыкать к себе, надо помнить, что у тебя нет тонкой талии и длинных пальцев и что твои глаза потеряли не только голубизну, но и ресницы. Привыкай, Кора! Странно, – подумала она, – ведь это протокол допроса – меня! Вот этот клюв я раскрывала, отвечая Греггу ан-Грогги… но что же ты, моя милая, спешила поведать прилетевшему инспектору? Чего испугался убийца, решивший так жестоко остановить тебя и инспектора?»
В тишине больничной палаты послышался тихий-тихий, неуверенный стук. Он доносился откуда-то снизу, словно некто, тайный доброжелатель, старался подать Коре сигнал.