Имеется ряд подтверждений того, что путаница идёт из «первоисточника», то есть непосредственно от кагана. Во-первых, тогдашние правители каганата, люди её небольшой числом правящей верхушки, будучи исключительно иудеями, старались в своих очень неровных отношениях с Византией не подчёркивать этой своей исключительности. Тем более что в прошлом уже имело место сильное обострение отношений между двумя странами. И вызвано оно было именно «еврейским вопросом». Многочисленные иудеи, уличённые в том, что они многократно подыгрывали арабам в их войнах против ромеев, выселялись из пределов империи и обосновывались в Хазарии, где их называли «византийскими»[4].
Понятно, что послы были уполномочены напомнить василевсу не об этих, а о более благоприятных временах, о «старой дружбе» и даже «любви». Сам Михаил, по молодости лет, мог не очень твёрдо знать, кого или что они имели в виду. Но его бывалые советники догадывались: гости намекают на императора Льва Хазара, получившего своё прозвище потому, что был сыном хазарской принцессы, дочери кагана. Держали советники в уме и не такую уж давнюю пору, когда отец Михаила, император Феофил, отпустил к хазарам для строительства крепости Саркел на Дону одного из лучших своих зодчих, Пе-трону. Но «дружба» и тогда оказалась недолгой. Узнав, что хазары не разрешили поставить в новой крепости христианскую церковь, Феофил возмутился и предпринял срочные меры для укрепления воинского статуса Херсона как главного из византийских городов Таврики, направив туда стратигом того же Петрону.
Приезд послов сразу после бури, разметавшей у стен Константинополя дикую флотилию, тоже не походил на случайность. Значит, до ушей кагана через его купцов уже дошли слухи о том, что ромеи именно их, хазар, подозревают в науськивании орды чужаков на столицу Византии, временно беззащитную. Не потому ли так быстро достучались к василевсу с напоминаниями о былой любви? Да ещё и с предложением принять в хазарской столице византийского учёного мужа-богослова для искреннего разговора о том, чья же вера лучше, чья более достойна первенствовать в Хазарии.
Бывалые византийцы, слушавшие вместе со своим государем это почти ласковое приглашение послов, догадывались, конечно, что хвалёная хазарская веротерпимость — и на сей раз не более чем игра. Но поддержали пылкое намерение Михаила принять вызов и отправить искусного богослова-полемиста на словесный поединок. Коли уж такие поединки входят теперь в придворный обиход иноверцев, то кому, как не ромеям, показать и в них своё превосходство? Удачная поездка Константина в Багдад была у всех на памяти. Кого ещё искать?
В «Житии Кирилла» новое поручение василевса, только что пересказавшего Философу просьбу послов, звучит как благословляющее напутствие:
«Иди, Философе, к людем сим, сотвори им ответ и слово о святей Троици, с помощию Ея. Иный бо никто же не может сего достойно сотворити».
В ответе Константина — и горячая готовность исполнить свой христианский долг, и твёрдое осознание того, что исполнить его можно, только равняясь на самый высокий образец служения — апостольский:
«Аще велиши, владыко, на сию речь рад иду и пет, и бос, и без всего, егоже не веляше Бог учеником своим носити».
На что василевс замечает, что если бы Философ хотел только от своего имени идти, то лучше такого служения, завещанного самим Спасителем, и быть не может. Но Философ не сам от себя пойдёт, а ещё и царскую державу и её честь будет отстаивать. А потому, добавляет Михаил: «…честно иди с царскою помощию».
В чём могла состоять «царская помощь»? Разумеется, в том, чтобы поднять значимость подготовляемой поездки. К хазарам направляется не частное лицо, не какой-нибудь странствующий грамотей, а духовный посланник христианского государя. И потому придёт с высокими грамотами, и не один, а с достойным сопровождением.
Зима уже близка, и она — не самое подходящее время для путешествия к хазарской столице. И всё же со сборами нельзя затягивать. Зиму лучше переждать на полпути, в том же Херсоне. Уж там-то, находясь бок о бок с владениями кагана, Философ со своим братом узнают о хазарах куда больше и подготовятся к встрече куда лучше, чем здесь. И ещё Мефодию забота. Как государев стратиг, хотя и в запасе, пусть Мефодий и в Таврике, и далее по пути, и на месте не забывает, кроме своего иноческого послушания, и послушание воинское.