– Может, и мы потянемся, – сказал кто-то из вальщиков леса, но десятник Коротин сказал:
– Отставить. Я бы с удовольствием поборолся с любым из присутствующих здесь.
Пьяный Кирьян пробормотал:
– Бороться – это хорошее дело. Я тоже приму участие и составлю вам компанию, если не возражаете.
Борьба не состоялась. Для того чтобы бороться, надо было выходить на улицу. Боясь потерять стол и место в чипке, никто не сдвинулся с места. Хвалился Коротин, что в борьбе он не уступит даже мастеру спорта и пока еще не находил себе равных среди деревенских мужиков и молодежи. Кирьян смотрел на него тупым оловянным взглядом и говорил:
– Мы с тобой попробуем.
За десять минут до закрытия чипка, именуемого «Чайкой», за десятником Коротиным пришла жена и увела его домой.
На следующий день утром встреча состоялась снова, за тем же любимым столом, постоянным местом Кирьяна. Вначале строили, то есть пол-литровую бутылку водки выпили на троих, запили пивом. Появился четвертый напарник Кирьяна. Выпили бутылку на четверых. Пили пиво, закусывали килькой. Майское солнце и зеленая лужайка так и манили на улицу. Не договариваясь, все четверо вышли на свежий воздух. Сели на лужок недалеко от чипка. Кирьян предложил Коротину бороться с его напарником. Коротин напарника в одно мгновение уложил на обе лопатки. Желающих бороться с Коротиным не было. Встал на ноги Кирьян, расправил плечи. Поднял руки до уровня плеч, сделал плавные движения, как разминку, и подошел к Коротину.
– Давай попробуем, – сказал он.
– Не будем, Кирьян, – предупредил Коротин.
– Почему не будем? Ты меня боишься? – настаивал Кирьян.
– Не боюсь, – смеялся Коротин, – но боюсь за твои старые кости.
Кирьян подошел к Коротину, с силой схватил его за руки, пытаясь применить прием, и тут же очутился на земле в трех шагах от Коротина. Борющихся окружили пьяные мужики. Они кричали, задорили, натравливали. Кирьян еще два раза пытался подойти к Коротину. Оба раза в долю секунды был повален на землю.
– Не надо, Кирьян, не подходи, а то ненароком получишь травму, – предупредил его Коротин, – потом еще придется отвечать за тебя.
– Поборолись, мужики, и хватит, – сказал Кирьян, – давайте выпьем и по домам.
– Слабак ты, Кирьян, – раздался чей-то пьяный голос. – Не уверен – не лезь бороться, а то на каждом шагу бахвалишься: «Я Кирьян, я силач».
Кирьян скользнул оловянными глазами по лицам мужиков. Всей ватагой снова ввалились в чипок. Пили водку, пиво. Изредка Кирьян кидал тяжелый взгляд на Коротина, но тот чувствовал свое физическое превосходство и не обращал внимания.
Кирьян попросил у буфетчицы литр водки и пригласил Коротина к себе на квартиру, чтобы продолжить пьянку. По деревне шли в обнимку, как друзья. Вошли в избу и через узкий проход между русской печью и стеной – на кухню, где в углу висел умывальник. Кирьян налил полный умывальник воды. Предложил Коротину умыться. Подал ему мыло, рядом на табуретку положил полотенце. Коротин нагнул голову, чтобы вымыть шею и лицо. В это время Кирьян взмахнул, как палач, острым топором лесоруба и ударил лезвием по шее. Коротин беззвучно неуклюже упал. Кирьян схватил его за волосы и с трех ударов отрубил голову.
На страх всему селу вышел на улицу. Левой рукой держал за волосы голову Коротина, правой – окровавленный топор. Шел по центральной сельской улице посередине дороги. Народ в панике разбегался по домам. За несколько минут весть о кровавых свершениях Кирьяна облетела все село. Чипок закрыли, народ попрятался. Заведующий почтой вместе с ездовым и конюхом с пистолетом в руке убежали к пойме реки Шоши и спрятались в кустах ивы, серой ольхи и крушины. Из правления колхоза и правления сельпо по телефону звонили в милицию, просили немедленно выехать и задержать преступника. Но от села до райцентра было сорок километров. Дорога еще не просохла, и проехать можно было на вездеходе или на лошади.
Кирьян три раза прошелся с отрубленной головой по центральной улице. Видя, что народ его боится и все попрятались, возомнил себя героем. Поджег дом председателя сельпо. Председатель выскочил из избы с двуствольным ружьем, выстрелил чуть выше головы Кирьяна. Кирьян бегом отбежал на безопасное расстояние, пригрозив ему топором.
Пожар был ликвидирован. Из районного отдела милиции было дано распоряжение в Кирьяна не стрелять, не убивать. Сотрудники милиции должны были взять его живым. Кирьян это понял и продолжал ходить по селу, нагоняя страху на жителей.
В то злопамятное воскресенье директор Волоколамского леспромхоза Василенко командировал на лесопункт, где работал Кирьян, заместителя по политической части Скачкова и старшего инженера Зимина. Мастерский участок находился на самой границе с Московской областью. Лес готовили и вывозили на берег реки Шоши, а затем в период половодья сплавляли молевым сплавом по реке в Московское море (Иваньковское водохранилище), где были сделаны запани. В запанях бревна вылавливали, сплачивали в плоты и отправляли потребителям.
Скачков с Зиминым выехали в восемь часов утра на новой автомашине «ЗИС-150», первая партия которых только что сошла с конвейера. Благодаря заботам министра лесной промышленности товарища Орлова не о леспромхозе, а о заведующей столовой леспромхоза Авдеевой леспромхозу выделили первую автомашину. Об этом расскажу чуть позднее.
Автомашина «ЗИС-150» была закреплена за лучшим шофером Абросимовым. По асфальту она развивала скорость до 80 километров в час. От Волоколамска до Лотошино был асфальт. От Лотошино до мастерского участка на реке Шоша – грунтовая дорога. Ехали все трое в кабине, но когда проехали Лотошино и выехали на проселочную грунтовую дорогу, Зимин пересел в кузов, так как раненая нога у него не сгибалась в тазобедренном суставе. В тесной кабине протянуть ее не хватало места, поэтому в ноге была нестерпимая боль, да и Скачков по дороге повторил несколько раз:
– Что ты возишься? Спокойно сидеть не можешь.
Зимин не пожаловался на боль в ноге, а сослался на духоту кабины и перелез в кузов, чтобы дышать чистым воздухом. Через четыре часа по ухабистой грязной дороге подъезжали к селу. Перед их взором открылась панорама старого села Московской Руси, раскинувшегося на берегу небольшой реки Шошы. В центре села на самой возвышенности стояла церковь с разрушенной колокольней и почерневшей от времени крышей. Высокоподнятые, как руки старца, пять куполов с ободранным с них, может, позолоченным железом напоминали о скелете покойника, но с уцелевшими, крепкими ребрами грудной клетки. На месте крепления крестов торчали, как громоотводы, согнутые вниз железные стержни. Заядлые деревенские атеисты, имея жгучую ненависть к церкви и ее священнослужителям, снимая кресты с церкви, заботились только о том, как бы быстрее снять их любыми силами. Пусть покарает их за это Бог. На страже села церковь стояла более пяти веков. Если бы у нее были зрение и мышление, многое бы она могла рассказать об истории села, набегах захватчиков на русские земли и о славных русских богатырях. Сейчас она стоит изуродованная грешными людьми, испохабленная, всеми забытая, осиротевшая и заброшенная. Глядит на село угрюмо, неласково. Что же вы, люди добрые, сделали с ней? Кому она, когда-то всеми почитаемая, мешала? Мстить надо было не историческому памятнику, а людям, им ведавшим: попу, дьякону, псаломщику, если они против советского народа были в чем-то повинны. Пятиглавая церковь в недалеком прошлом вплоть до 1937 года была красой и славой села. Сейчас ее вместительное нутро было набито ящичной тарой, пустыми бочками и прочими дешевыми товарами: солью, печными и скобяными изделиями. Святые лики покрылись толстым слоем пыли и коррозией, их взгляды устремлены вместо нарядных прихожан на грязь и хаос. Святое место превращено в отхожее место, в уборную, хотя в селе девяносто процентов верующих. Не поспешили ли с этим товарищи атеисты? Надо ли было в несколько лет уничтожать все святое, созданное человечеством за тысячелетия? Так думал Зимин, глядя из кузова автомашины на село.