— Слибульский, выруби ты эту хрень!
Раскачиваясь взад и вперед, он заорал, стараясь перекричать грохот:
— Да погоди! Ты только вслушайся! Совсем неплохо!
Но ждать я не стал. Оглушающий рев четырех динамиков, еще свежие воспоминания, два трупа в багажнике, мелькающий перед глазами калейдоскоп огней на дисплее и неосвещенная улица… У меня было ощущение, что мы несемся в ад. Я снял ногу с акселератора и шарахнул ею по дисплею.
— Ты что, рехнулся?
— Нет, это ты рехнулся. Ты только вслушайся! Во что тут вслушиваться? Дерьмо и есть дерьмо!
Некоторое время слышался лишь тихий гул мотора. Наконец Слибульский холодно заметил:
— Это была не моя идея — прихлопнуть парней, а трупы закопать. Но получилось то, что получилось, и от того, будешь ты соблюдать правила дорожного движения или нет, ничего не изменится. А то, что в этой классной машине нас не догонит ни один легавый на своем паршивом драндулете, тебя не интересует. Ты, видите ли, не желаешь слушать крутую музыку — она для тебя хрень. А для меня, может, не хрень? По мне, так это ты настоящий суперкиллер — уложил парочку трупов, а потом желает отдохнуть. Лично мне после двух мазуриков хочется послушать что-нибудь поживее.
Я не реагировал. Стиснув зубы, смотрел на дорогу, упорно соблюдая пятьдесят километров в час, будто кому-то что-то пытался доказать. Безусловно, в такой поздний час подобная скорость была успокоительной. Я осторожно прибавил газ. Когда скорость достигла восьмидесяти, я буркнул что-то вроде: «Извини, Слибульский».
Тот только покачал головой и немного погодя спросил:
— Знаешь, что бы я сейчас сделал?
— И что же?
— Трахнул бы бабу.
— Что-что?
— Для разнообразия, — сказал Слибульский. — Вот что я тебе скажу. Чего тебе не хватает, так это хорошей бабы, постоянной любовницы. Только не говори мне, как всегда: «Эх, Слибульский». Готов спорить на что угодно, если бы тебя дома кто-то ждал, ты не был бы таким… психом.
— Психом?! О чем ты говоришь? За нами разборка со стрельбой и два трупа в багажнике.
— Вот я и говорю — надо отвлечься. И вообще разнообразие необходимо.
— Ага.
— Я на полном серьезе.
— Слибульский! Разве нам не о чем думать сегодня ночью, кроме как о моей личной жизни?
Посмотрев на меня, Слибульский почесал за ухом:
— Вот ты всегда так.
— Что я всегда так?
— Тебе всегда некогда подумать о личной жизни.
Я повернулся к нему и поймал на себе его вызывающий взгляд.
Интересно, что бы сказала Джина, услышь она в свой адрес такое? Говорил бы Слибульский такие слова в ее присутствии? И услышала бы она их? Сомневаюсь. Джина редко слушала, что говорил Слибульский. Странная парочка. Наверно, была какая-то причина, по которой эти две посредственности больше десяти лет выдерживали друг друга и даже производили впечатление относительно счастливой пары. Джина была археологом. Она летала в свои пустыни, копалась в песке в поисках древних черепков или сидела на конгрессах, дискутируя во всех уголках мира о результатах своих раскопок. Что делал в этот момент Слибульский — мотал срок или делал миллионы на мороженом, — ее мало интересовало. Находясь дома, она корпела за микроскопом, изучала пробы пыли, а когда к Слибульскому приходили клиенты, от имени своих боссов заявлявшие, что тот не оплатил очередную партию наркотиков, Джина просто закрывала дверь. Не исключено, что роль «разнообразия», которая ей отводилась по вечерам, вполне устраивала ее. Слибульский, по-видимому, тоже был для нее таким «разнообразием». Может быть, Ромео и Джульетта тоже стали бы такими, проживи они столько лет вместе.
— Если тебя это так волнует, у меня есть постоянная подруга — Дебора.
— Дебора? Ты имеешь в виду Хельгу?
— Ее зовут Дебора, и я ее тоже так называю.
— Но ведь она шлюха?
— Ну и что?
— Я имею в виду порядочную бабу.
— Ты же сказал — трахнуть.
— Все равно, есть разница.
— Между шлюхой и «разнообразием на вечер»? Особой разницы не вижу.
— О большой любви речь не заводи.
— Я и не завожу.
— Вот и я о том же.
Вскоре мы доехали до сосновой рощи, где собирались зарыть трупы. Я посмотрел в зеркало заднего вида, чтобы удостовериться, нет ли за нами хвоста, потом свернул с основной дороги на лесную просеку. Примерно через сто метров просека заканчивалась, и в переднее стекло начали бить ветви деревьев. Когда мы вышли из машины, в лицо ударил запах смолы, земли и сосновых иголок. Никаких следов лесорубов или прогуливающихся.