В свете сказанного выше о важности для китайцев личного совершенствования, которое в китайской культуре фактически отождествляется с природой самой жизни, а также неразрывной связи личности с её естественным жизненным коллективом (семьёй, кланом и производными от них общественными формами) легко понять, что в китайском обществе совершенно исключительной значимостью наделялось гуманитарное, книжное учение как самое достоверное свидетельство нравственного усилия и — в условиях общей веры в справедливость жизни — самый верный путь к успеху. Учить грамоте в Китае всегда начинали, да и сейчас начинают чуть ли не с пелёнок, в хороших семьях письменным принадлежностям полагалось быть любимыми игрушками ребёнка, от которого все родственники ждали успеха, ибо его успех был успехом всей семьи и клана. От юных учеников уже в детских садах требуют неукоснительного соблюдения дисциплины, а нарушителей и нерадивых подвергают довольно строгим, а главное, унизительным наказаниям. Плоды подобного воспитания подчас весьма озадачивают западных учёных. Американский психолог С. Брейнер, отмечая «полное отсутствие спонтанности» в китайских детях, заключает:
«Если конформизм и отсутствие спонтанности можно рассматривать как очевидные социальные симптомы серьёзной психопатологии, тогда Китай ожидают впереди серьёзные проблемы. Если же считать эти качества ценными и не имеющими отношения к психопатологии, тогда основные понятия детской психологии нуждаются в пересмотре».
Можно указать множество особенностей поведения и жизненной философии китайцев, которые согласуются с подобной воспитательной парадигмой. Поражает отсутствие явленной агрессивности в странах китайской цивилизации, особенно в Сингапуре и на Тайване, где она, по моим наблюдениям, приближается к абсолютному нулю: за семь лет жизни на Тайване я ни разу не видел, чтобы кто-то разговаривал на улице на повышенных тонах, не говоря уже о драках. Нелишне напомнить, что в Китае не поощрялись, а сплошь и рядом прямо запрещались коллективные игры, которые могли порождать среди детей агрессивность и состязательность. Ещё и сегодня, скажем, китайских боксёров почти не видно. Любое публичное обвинение было только поводом к признанию обвиняемым своей вины, и если сосед жаловался главе семьи на поведение его сына, последнего без лишних разбирательств подвергали наказанию. Обиды и гнев, порождаемые несправедливыми обвинениями и наказаниями, в Китае следовало «проглатывать». Надо сказать, этим искусством китайцы владеют прекрасно.
Другое важное следствие китайского воспитания — незыблемое уважение к иерархии, которая воспринимается как внешнее проявление иерархии духовных и нравственных состояний. Власть в Китае вообще не отделялась от авторитета, мудрости и личной добродетели, и китаец всегда живёт с чувством уважения к власти, даже если он (как обычно и бывало) не видел от неё ничего хорошего и даже никогда не встречал её реальных представителей. «Высокий пост — значит большая учёность», — гласит китайская поговорка, для китайцев звучащая далеко не всегда иронически. (Читатель может без труда сравнить этот образчик народной мудрости Китая с откровенными насмешками русских над псевдоумным начальством.) Здесь — весь секрет китайской идеи политики, где власть предстаёт воплощением или, точнее, действует от имени незыблемого и притом морального по природе вселенского порядка. Китайский ребёнок, отмечает американский социолог китайского происхождения Ф. Сюй, «не только обладает более отчётливым сознанием статуса-кво, но и устраняет любое желание со своей стороны превзойти общее положение вещей». Прежде и превыше всего китаец ищет санкционированную данность жизни. Отсюда его стойкое, совершенно архаическое по нынешним временам уважение к старшим и к любому учителю.