Конечно, ни сам Конфуций, ни его последователи не отрицали войн – в конце концов их кумир, основатель чжоуского царства У-ван сам выступил в поход, чтобы покарать «неправедного» правителя Шан. Однако всякое принуждение и насилие, согласно конфуцианскому учению, может быть оправдано только тогда, когда оно является возмездием или наказанием тому, кто сам отрекся от человечности в себе. Война, в глазах конфуцианцев, должна иметь нравственное оправдание. Известный конфуцианский философ древности Сюнь-цзы утверждал: «Человечный человек любит людей и, поскольку он любит людей, ему невыносимо видеть, как их обижают. Справедливый человек поступает праведно и поэтому ненавидит тех, кто поступает неправедно. Он берется за оружие для того, чтобы пресечь насилие». Ученый XIV в. Лю Инь суммировал отношение конфуцианцев к войне в следующих словах: «Нельзя сказать, чтобы конфуцианцы не рассуждали о войне, но они считают главным личное совершенствование, водворение согласия в семье, наведение порядка в государстве и умиротворение Поднебесной».
Конечно, вера конфуцианцев в неотразимую силу нравственного убеждения не слишком помогала в военном деле, а порой имела самые печальные последствия. Известен случай, когда полководец древнекитайского царства Чжао и большой поклонник конфуцианства Чэн Ю, будучи уверенным, что успех в войне приходит к тем, на чьей стороне справедливость, отказался применять тактические хитрости, предпочтя им лобовой удар, и… потерпел полное поражение. По мере того, как военные конфликты в древнем Китае принимали все более ожесточенный и тотальный характер, конфуцианским моралистам приходилось выдерживать все более жесткие нападки приверженцев «реальной политики», которые принимали в расчет только силу, хитрость и профессиональные знания, а нравственную проповедь последователей Конфуция считали излишним и даже вредным пустословием. Среди этих критиков конфуцианского взгляда на войны мы встречаем поклонников великих стратегов древности Сунь У и У Ци, утверждавших, что «война – это путь обмана». Что оставалось делать конфуцианцам? Твердо держаться максимы: «Честность – лучшая политика». И проявлять неистощимую изобретательность для доказательства того, что их стратегия достижения жизненного успеха посредством нравственного усилия могла бы в самом деле показаться не более чем прекраснодушной мечтой, если бы не была… такой практичной! Тем более в эпоху Борющихся Царств, когда основу войска уже составили пешие воины из простолюдинов, и успех военных кампаний во многом зависел от их готовности идти в бой и, если нужно, погибнуть за своих повелителей.
В конце концов нравоучительный ритуализм конфуцианства сохранил за собой едва ли не главенствующие позиции в традиционной китайской политике и стратегии, что и неудивительно, ведь именно он давал моральную санкцию авторитету и власти, без чего не может быть ни государства, ни армии. Более того, конфуцианские философы даже придумали свою, так сказать, «стратегию нравственности», которая, как они доказывали, должна была обеспечить победу именно моральными средствами. Известные конфуцианские ученые древности Мэн-цзы (конец IV – начало III в. до н. э.) и живший несколько позже Сюнь-цзы много рассуждали о том, что управление посредством добродетели есть на самом деле лучший способ одержать победу в войне и расширить свои владения – ведь люди будут с радостью служить доброму государю и, если нужно, отдадут за него и свою жизнь. Напротив, тирану не помогут никакие крепости и запасы оружия: его воины при первом же удобном случае разбегутся, а советники охотно изменят ему ради собственной выгоды. Следовать же «пути добродетельного правления» людям мешает недостаток не столько даже воли, сколько обыкновенной сообразительности.
Теперь мы не удивимся тому, что в ряду «хитростей» китайского стратега на первом месте стояли честность и нравственное целомудрие со всеми его добродетелями: верностью долгу, безупречным чувством справедливости и просто мудрой любовью к людям. Существует ли более действенный способ сплотить войско и заставить воинов повиноваться воле предводителя? Ведь объединяет только искренность, эта основа духовной цельности. Всякая же хитрость, двойственность в мыслях и поступках неизбежно разъединяют.