Для этого я поступил так, как поступают люди, поднимающиеся на высокую гору: решил малость отдохнуть. Когда при восхождении на гору ненадолго остановишься, глаза твои делают массу открытий. И как высоко ты поднялся, и сколько еще предстоит идти. Ты видишь, каким необъятным стал теперь горизонт, сколько кругом нового: дальняя роща, серебряная ленточка реки, полоска дороги, еле видное в дымке село. А когда посмотришь наверх, то вдруг обнаружишь, что если идти не прямо вверх, а взять чуточку в сторону, то выйдешь на тропинку, по которой шагать куда легче, чем по камням и осыпям.
Вот я и приостановил напор своего следствия, дал себе передышку, чтобы иметь возможность подумать о том, что я уже узнал и что еще предстоит узнать. Ясно было лишь то, что проверку следовало вести и по линии лаборатории, и по магазину.
Как раз во время этой передышки мне припомнилась серая, незаметная фигура товароведа базы текстильторга Максимчука. Он занимался в отдельной, полутемной комнатке, которую именовал своим кабинетом, был необщителен, замкнут, молчалив. Не знает ли что-нибудь о кримплене этот Максимчук? В частности, не слыхал ли он историю пропажи паспортов от этой ткани? Кто-то из работников базы назвал Максимчука аккуратистом, и когда я попросил объяснить, что это слово значит, то узнал, что Степан Семенович Максимчук уж очень любит аккуратность во всем, не терпит расхлябанности, опозданий на работу, задержки в оформлении документов...
Я зашел в кабинет к аккуратисту Максимчуку. Сказал, что меня интересует продвижение через базу партии кримплена и что мне пока не показали паспортов этой ткани. Глаза старого согбенного человека, просидевшего всю жизнь над мануфактурными документами, вдруг молодо блеснули из-под очков, а губы вытянулись в две параллельные линии, будто силясь изобразить улыбку.
— А, хватились-таки! — гордо сказал Максимчук. — Я знал: хватятся, да поздно будет!
Видимо, мой вопрос о паспортах ткани пришелся Максимчуку по душе. Он тотчас проникся ко мне доверием и рассказал, что во всем любит порядок и аккуратность. Сообщил, что в ящиках его стола не заваляется ни одна бумажка (он даже выдвинул, продемонстрировал мне эти ящики), что он ежемесячно проводит чистку стола, разбор всех бумаг, и каждую ненужную бумажку выбрасывает. Куда выбрасывает? Вот в тот шкаф, что за его спиной. «Вообще выкидывать бумажки нельзя, — уверял он. — Любая бумажка может оказаться необходимой не сейчас, так через пять, через десять лет». И он заметил, что вот понадобились же мне паспорта кримплена. Все, вероятно, думают, что они потеряны, а Степан Семенович помнит даже цвет папки, в которой паспорта лежат. Синяя папка, с тесемочками.
Крепко выручил меня этот старик. Теперь, когда я просмотрел паспорта, вся картина была ясна. То есть, я хочу сказать, не картина хищений, махинаций, а прояснилось все относительно количества ткани.
Всего база текстильторга получила ее восемьсот метров. Четыреста метров было отправлено в лабораторию, а четыреста — в магазин. Распределение ткани было продумано хорошо. В лабораторию можно было дать и больше — там после экспериментов вся ткань списывается, ее как бы больше не существует. Такое право лаборатории предоставлено, и тут уж ничего не попишешь. Раз эксперимент произведен, ткань можно списать. И точка. А в магазине ее не спишешь — ее надо продать.
То, как незаконно была продана ткань в магазине, я узнал раньше, чем разобрался с махинациями в лаборатории. В документах все выглядело нормально: получено четыреста метров кримплена — продано столько же. А вот по какой цене продавалась ткань — это узнать оказалось совсем непросто. С базы она поступила как бракованная, и продавать ее следовало не по тридцать рублей за метр, а всего лишь по шесть.
Но вот что выяснилось, когда я поглубже вник в работу магазина. Бракованная ткань поступила сюда двадцать восьмого июня — буквально за два дня до окончания второго квартала. Квартальный план товарооборота в этом магазине был под угрозой срыва. А заведует магазином старый, опытный торговый работник Иван Васильевич Копытин. В торговой системе он уже без малого двадцать лет. Знает, как спасать положение, когда годовой или квартальный план «горит».
Итак, ткань поступила в магазин двадцать восьмого июня, в субботу. Воскресенье в магазине было объявлено рабочим днем. Продавцы с утра встали за прилавки. А завмаг Копытин приступил к торговле кримпленом прямо на улице, у входа в магазин, наспех соорудив тут прилавок. Иван Васильевич сам отмерял ткань покупателям, сам получал деньги и управился с делом к обеденному перерыву. После перерыва он сдал в кассу две тысячи четыреста рублей. По этой выручке выходило, что Копытин продавал ткань по шесть рублей за метр. Почем приобретали ткань покупатели — это знали только они сами. Но они купили по отрезу кримплена и разошлись. Где их найдешь? Мог Копытин продавать ткань по тридцать рублей за метр? Вполне мог. Но как это проверить? Вот подумайте — как бы вы поступили дальше?