Как вошел он туда, так уже под надзоры не вывелся – все одно что халупа его проглотила и слопала. А через пару недель изнезапу исчезла сама: Бенка с сыном в нее петуха запустили. Очень было похоже, как Вылко спалил Пуподыха: так же после взошли на пригорок, неотрывно смотрели на пламя и жадно цигарки курили. Потом порасселись в заемную бричку и дорогой Асенской зацокали. Покамест по улице ехали, Славейчо смеялся на плачущих девок и, щелкая ветер кнутом, матюгами ссылал в прошмандовки.
Чуть вдали растворились, сельчане пошли к головешкам. Кто-то ижно собаку разнюхать включил: не найдет ли по духу горелому Вылково черное тело? Погрустнели немного, когда до костей не дорылась, но и тут же надеждой затешились: значится, жив втихаря негодяй! А покуда он жив, клад его тоже не всячески сгинул. Будь по-другому, с чего это Бенка и ейный ублюдок отреклись наотрезно батрачить? Да с чьих барышей они домом в Загорских широтах осели? Откуда поднялись у них на покупку деньжата? И с каких порохов вдруг вскипели задоры к пожарам?
По горячим следам наши было рванули в лесок, но пощечный негаданный ливень втоптал их потуги в завязкие, топкие грязи – ничего в сотый раз не сыскали сердяги в затекшем грабовнике.
С досады хотели писать анонимку, чтоб жандармы семейку на чистую воду повывели, однако затем в устремленьях своих образумились: а ну как возьмет и припомнит нам Вылко стращания? Те «спалю» да «по кольям развешу», что забылись всего-то недельки назад? Эх, неспроста эти двое пожгли развалюху. Небось и для нас на похожий исход намекали…
Посему на поклепы в селе не артачились и тяжко, в привычных угрюмостях думали: вот когда его схватят, тады по душам и помстимся. Только как его схватят, коль исчез он из видов без даже единой заметины? Нешто снова в побеги подался? И с чего бы сам выжил, а тех двух верзил истребили? Что-то мутно с острогом турецким, изнанкой побежной нечисто… Как бы Вылко в Царьграде не сделался шпьон. Контрабандить-то с юности выучен! Раньше кормежку в грабовник таскал, а теперича тащит из нашей державы секретности. Никак свербовали его изуверы, а твердокаменных братьев покончили.
Анонимку – оно бы неплохо. Но и глотки под нож подставлять им не хочется. Посудачат в табачных дымах и рукою махнут: ну их, выродков, к лешему! Коли клад он с собою увез, так и хер с ним, точнее с обоими. Нам чужого и даром не надобно…
Извечная песня, Людмилчо! У самих аж в подмышках свербит, но понеже опять потягушками коротки, лицемерят, бодрятся, кривляют комедию. Перепачкать его подмывает, хотя б меж собой сочинить его ниже себя, поквитаться за длинные трусости.
И вот тут, старшина, зарождается казусный слух – будто сляпан на скорую руку по ихним бесчестным потребностям. Откуда он вполз в Дюстабан, никому и неведомо. Но что вполз и не выполз с тех пор – вот тебе от меня доказательство: из клиентов корчмаря случился один лишь, кто был про него ни гу-гу, да и тот – говновозный Флорин из Асенок!
Что за слух? Про тюремный побег из Стамбула…
Драпанули из крепости, как и попали, втроем. В камере лаз подкопали и повалились бултыхом в канал. Оказалось, клоака, поплыли гуськом по дерьму. Как дыханьем от газов не померли, мне доныне об них удивительно. Поприжал на сей счет я Закария, но и тот заюлил в балабольство. Дескать, зависит от факторов: какова высота того стока да каков нечистотный в нем уровень. А еще, говорит, неизвестное нам расстояние, которым по жижам к свободе толкались.