Я к тому, что вчера катаклизьма у нас приключилась аккурат из-за чертовой зависти. Обокрал говновоз на нее Дюстабан, вот и врезал ему я в сердцах рефактурой.
Было как? Излагаю невинный тебе криминал по шагам и подробностям.
…Поутих наш за клад разговор, а догадкой запретной, как ты понимаешь, не вспомнился. Осмотрелись мы хмуро и будто изгагой до зобов наполнились. Это я по обычным погодам в ухмылках смолю, умиляюсь вприщурку на физии. А теперича, веришь ли, пакостно мне, неуклюже глаза расстегнуть как положено. На дружбана Оторву взглянуть – мне и то неприятная разница. Трендафил же и вовсе меня убавляет давящим на совесть присутствием. Как башкой ни вертись, отвращает Запряна прибавочный духом народ. Так разит, будто Райчо миязьмой на каждую особь помножился. Токмо я в них забытый один человек, да и тот – половинка себя.
Первым звуки согрел поп Евтим. Рокотнул, обмакнулся баском в церемонности сана и нарушает молчание узкое:
– Истрепали мы жадную тему, кажись. Не мешало б обмыться от бредней назойных и алчностей. Да ведь к храму сейчас не пройдешь!.. Может, ты, Трендафил, поощришь нас мирской профилактикой? Угости по глотку, воскреси богомольных поборников.
– Слушай мой контрамис, – отвечает корчмарь. – Наливаю вам всем по одной. Но не первой – второй. Нехай первый залп всякий сам под себя подгоняет.
Забурлили сельчане, постольно отрадой зазвякали. Потом потянулись двойные стаканы заказывать. Я дырки в карманах потрогал, мозоли о швы почесал и грущу.
– На, – говорит Трендафил. – Дербалызни поправный стопарь.
Убедился корчмарь, что засушливый я, и на поступок сподобился. Значит, пьянку, Людмилчо, ко мне ты вчера не пришьешь!
Хлопнул я Трендафилову щедрость, встряхнулся здоровьем и думаю: что-то длинно начальство на вздрючку к нам тащится. Эдак мы до заката в корчме проболтаемся. А болтать-то без клада навроде и не о чем.
Тьфу же мне изнутри на язык! Не успел я мыслю досолить, как Григоров Флорин впечатленьем своим объявляется:
– Ну и фрукт ваш разбойничий Вылко! Уникальный собой проходимец. Сам плюгавый задрыга, а вон же – застрял сатаной. Вам, пардон, на себя не смешливо?
Наши пили спиной на него, не заметили. Токмо сновидец меня Детелин обернулся к нему и советует вежливость:
– Ты бы, парень, молол чепуху, да не громко ее колоколил. А не то посмеются сельчане тебе по губастым трепливостям. Наш народец такой: коль в отпоры пойдет, замордует тебя до ползучести.
– Изъелозим тебе генофонд, – правдорубит критический Додю. – Лучше выпей винишко и скромностью тихо закусывай.
– Извиняйте мою любознательность, – тараторит уловки Флорин. – Видит бог, не имею нахрапных задач, чтоб навязывать оптом свои очевидности. Дозвольте мне только спросить: есть ли кто из сельчан на моей стороне отколовшийся схожей позицией?
– Я, признаться, зацикленный в точке распутья, – отличается стеклами в сизом дыму мутноватый Закарий. – Ни к тебе не причислюсь, ни к слитной компании. Был ли, не был открыт тот сундук – заключать некаретно, потому как из всех мемуаров сквозит дефицит доказательной базы.
Настырник его допекает:
– Ну а если довериться логике, здравому смыслу?
– Кабы было чего с них добиться! Нам логика в том лишь себя озаряет, что был он когда-то, тот клад. Но когда и под кем – нам поймать в здравый смысл не засвечено.
– Хорошо, – принимает Флорин. – Пусть клад был. Только Вылко к нему чем причастный доподлинно?
– Возможно, ничем. А возможно, замешан владением, – скучает в окошко учитель. – Не возьмусь утверждать ни туда, ни сюда.
А Оторва на них удивляется вывихом рожи.
– Я чего не пойму, это нам уже двое сундук отсекают? Не втолкуете ль нам, виртуёзы, за какой чешуёвиной были сегодня отстрел живодеров, османские пытки, стамбульский острог? И каким же побытом бескладочный Вылко в Загоре домишко надыбал? На чьи он шиши обзавелся дворянским конем? Вы хотя бы башками по фактам чуток шевелите!
Флорин оборзел на Оторву точить глазомеры, фуфырится:
– Предположим по фактам в бродяге нечистый характер. Из подлого свойства допустим, что сам же их Вылко и сдал. Что тогда?.. А тогда он в тюрьму на постои в цепях не ковался! Драгостина с Кубратом сгноили, а этого вывезли в Одрин и там обронили вдали от болгар на скитания. Все, как он Аспаруху рассказывал. Кроме, конечно, измены. Ею ваш Вылко скромнел и не кичился.
– Ну а деньги на дом где украл?