Мать появилась минут через десять, которые мне показались вечностью. Она была явно взволнована и нервно перебирала в руках какие–то бумажки.
— Ну, домой? — с нетерпением вскочил я на ноги.
— Нет, — возразила мать. — Тебе надо сделать рентген черепа.
— Какой рентген? Какого черепа?
— Савва Моисеевич выписал направление, — ткнула мне под нос она одну из бумажек. — Прошу тебя не кричать, не волноваться и не делать таких резких движений. В твоем состоянии это противопоказано.
Слова матери лишь распалили меня. Я заорал громче прежнего:
— В каком еще моем состоянии?
— С подозрением на сотрясение мозга, — таким тоном обратилась ко мне родительница, будто я был по меньшей мере смертельно болен, и все с минуты на минуту ожидали моей безвременной кончины. — Прошу тебя, дорогой, — продолжала она, — отнесись к своему состоянию очень серьезно.
— Да ерунда! Ерунда все это! Я было рванулся к выходу, но мать клещами вцепилась мне в плечи.
— Ну, знаешь ли, хватит! Ты, Федор, уже вчера достаточно проявил инициативу. Теперь будешь делать, как я говорю.
В общем, рентген моего несчастного черепа пришлось сделать. Затем мать меня, словно маленького ребенка, за руку отвела домой. Хорошо еще нас никто не видел. Иначе вообще не знаю, что со мной было бы.
Едва мы вошли в квартиру, мать категорически приказала мне ложиться в постель и до ее прихода ни в коем случае не вставать. Естественно, я пробовал сопротивляться. Но, видимо, сова–дистрофик убедил мою родительницу, что у меня и впрямь сотрясение мозга. Или, наоборот, мать убедила его. Она это умеет.
Короче, я крупно влип. Отследив лично весь процесс моего укладывания в постель, мать отправилась за кучей каких–то лекарств, которые выписал сова–дистрофик, чтобы у меня не произошло осложнений наподобие отека мозга.
Перед уходом в аптеку родительница объяснила: лежать мне придется как минимум до завтрашнего дня. Утром она опять навестит невропатолога. Тот посмотрит рентгеновский снимок, после чего мне будет вынесен точный диагноз.
Оставшись наедине со своими невеселыми мыслями, я взглянул на часы и убедился, что не могу даже никому позвонить. Все друзья в школе. И старые, и Жанна. Впрочем, Жанна мне своего телефона еще не давала. Единственная надежда, что она после школы сама забежит. Хорошо бы. А–то валяйся тут…
Часа через два, конечно, можно будет позвонить Макси–Коту. Ах, да. Вы же еще не знаете, кто такой Макси–Кот. Это мой самый старый друг. Мы вместе учились с самого первого класса. И всю дорогу просидели за одной партой. И после уроков много общались, так как жили в соседних домах, и двор у нас был общий.
Макси–Кот это, сами понимаете, прозвище. Оно образовалось от имени и фамилии. А зовут его: Максим Леонидович Кот. Впрочем, он и впрямь смахивает на большого упитанного кота. Так что и фамилия и прозвище очень ему подходят.
В суматохе переезда и последующих событий существование Макси–Кота как–то совершенно вылетело из моей ударенной головы. Я даже ни разу ему не позвонил. Мне стало немного стыдно. Однако я тут же сообразил, что в принципе Макси–Кот и сам мог бы звякнуть. И совесть моя успокоилась. Ладно. Вот придет он из школы, тогда разберемся.
Я вздохнул и перевернулся на другой бок. Когда ходишь каждый день в школу, очень хочется поваляться в постели. Особенно по утрам. Но вот когда надо лежать, не вставая, это не доставляет ровно никакого удовольствия.
К такому выводу я пришел. Причем, увы, не теоретически, а на собственном опыте. От желания встать у меня просто кости гудели. Мало того, мне захотелось есть и пить. Давно я уже не испытывал столь зверских голода и жажды.
Я вновь поглядел на часы. Мать вернется не раньше чем через десять–пятнадцать минут. Значит, время у меня есть. Совершенно не беспокоясь за свою голову, которая была совершенно здоровой, я устремился на кухню и весьма плодотворно поработал над содержимым холодильника. Затем со спокойной совестью отправился снова лежать.
Тут я пришел еще к одному научному открытию. Оказывается, после перекуса валяться в постели гораздо приятней. Правильно говорят: «После плотного обеда по закону Архимеда полагается поспать». Я устроился поудобнее на подушке и вскоре действительно задремал.
Меня разбудила мать:
— Федор? Ты опять спишь?
— Сама уложила и еще спрашивает, — проворчал я. — Чего мне еще тут, в постели, делать?
— Не нравится мне это, — мать склонилась над кроватью и положила мне ладонь на лоб. — Надо померить температуру.
— Нет у меня температуры!
— Федор, не спорь! — нахмурилась мать. — Я лучше знаю, что тебе делать.
Она ушла и мигом вернулась с градусником, стаканом воды и таблетками.
Сперва в меня впихнули лекарства. Затем заставили мерить температуру.
— Лежи, а я пойду приготовлю поесть. Ты, наверное, миленький, проголодался?
— Нет, — буркнул я. — Есть пока что–то не хочется.
Мать уставилась на меня исполненным тревоги взглядом.
— Значит, у тебя, Федор, и впрямь пропал аппетит. А тошноты нету? Голова не кружится?
«Господи! — в панике подумал я. — Что ни скажешь, все сводится к признакам сотрясения мозга!»
— Ма, совсем меня не тошнит, — произнес я вслух. — И, вообще, я на самом деле с удовольствием пообедаю. У меня просто живот от голода подводит!
И я ткнул пальцем в свое совсем не голодное брюхо.
Мать скорбно покачала головой:
— Очень нехорошо, Федор, так глупо шутить. В особенности, когда о тебе волнуются.
— Извини, как–то не подумал, — покаянно произнес я.
— В следующий раз думай, — ответила мать. — А сейчас дай–ка градусник.
Температура оказалась нормальной. По–моему, это вызвало у матери даже какое–то недовольство.
— Странно, странно, — пробормотала она и отправилась готовить обед.
Меня снова оставили в одиночестве. От нечего делать я поглядывал на часы. Удивительная вещь время. Когда чего–то дожидаешься, оно тянется на редкость медленно. До прихода Макси–Кота домой из школы оставалось еще больше часа.
Так и не позволив мне встать, родительница накормила меня в постели обедом. Обед был вкусный. Но, честно говоря, я едва с ним справился. При этом мне пришлось изображать волчий аппетит. Кажется, я оказался неплохим актером. Во всяком случае, пока я ел, мать больше не задавала вопросов о тошноте и головокружении.
Когда она унесла пустой поднос с посудой, я потянулся к телефону. Настало время звонить Макси–Коту.
К счастью, он как раз только что пришел. И, едва услышав мой голос, очень обрадовался:
— Здорово, Фома! Куда пропал?
— Никуда, — решил для порядка немного обидеться я. — А вот ты куда делся?
Макси–Кот, разумеется, тоже ответил, что никуда. Просто, мол, он — человек деликатный. Решил, что мы обживаемся в новой квартире и мне сейчас не до него.
Я обозвал Макси–Кота дураком и принялся излагать ему события последних двух дней. Он настолько заинтересовался, что даже не перебивал. А я, рассказывая обо всем по порядку, вдруг почувствовал, как странно и необычно все складывается.
Проинформировав Макси–Кота о своем насильственно лежачем положении, я спросил:
— Может, приедешь?
— Сегодня уже не получится, — отвечал он. —
А вот завтра у нас две последних математики отменили. Так что будет всего четыре урока. Могу прибыть прямо после школы.
— Отлично! — И я начал объяснять, как добраться до моего нового жилища.
— Ладно. Жди, — сказал на прощание Макс. — А я пойду сделаю уроки и на завтра и на послезавтра. Тогда сможем пообщаться подольше.
Не успел я положить трубку, как в дверь позвонили. Я было вскочил с постели, но мамин властный окрик заставил меня лечь обратно. Она открыла.
— Здравствуйте, — донеслось до меня.
Кровать моя стояла рядом с дверью. Извернувшись, я высунул голову в проем и увидел Жанну. Она уже стояла в передней.
— Жанна! — закричал я.
— Не смей подниматься! — воскликнула мать.
— Даже не думал, честно признаться.