6 сентября следующего года на свет появился их первенец, которого, не мудрствуя лукаво, назвали Джозеф-Патрик. Двойное имя не привилось, и ребенка уже вскоре стали называть просто Джозефом или Джо.
Когда родился Джозеф, семья всё еще жила в сравнительно скромном доме, правда, на одной из центральных улиц восточной, менее аристократической части Бостона, Меридиан-стрит. Вслед за первым сыном родился второй, который умер в младенчестве, а затем Мэри родила еще двух дочек — Лоретту и Маргарет.
Отец не был тираном, но держал семью в строгости. Дети воспитывались так, что достаточно было сурового взгляда главы семейства, чтобы они послушно затихали или исполняли порученное им дело. Этому учила ирландская традиция, соблюдения ее требовала католическая церковь, и Кеннеди верно ей следовали.
Сам же Патрик-Джозеф постепенно становился всё более уважаемым предпринимателем. Первоначально накопленные на продаже крепких напитков средства позволили ему купить акции угольных компаний, а затем стать владельцем ценных бумаг бостонских банков. Последовали скупка и перепродажа пустующих земель, а еще через некоторое время деньги стали вкладываться в акции железнодорожных компаний, которые давали их владельцам немалые прибыли. Так Кеннеди постепенно пробивался в среду избранного общества, правда, не в самый верхний его слой, но во всяком случае становился известным и авторитетным в городе человеком. Хотя его предпринимательские интересы лежали в различных областях, местные жители обычно именовали его банкиром.
Оставалось время и на общественную деятельность, которая, безусловно, была связана с бизнесом, ибо создавала вокруг Кеннеди атмосферу не просто удачливого, но и ответственного перед гражданами деятеля. Отработав положенное время в местных представительных учреждениях, он стал занимать должности в муниципальных органах, являлся членом комиссий по электрификации, предотвращению пожаров и даже по выборам.
Его сын сохранил, между прочим, воспоминание о том, как под руководством Патрика-Джозефа проводились эти самые выборы. Однажды в день голосования к ним в дом пришли двое помощников отца, которые с гордостью доложили: «Пат, мы сегодня проголосовали сто двадцать восемь раз»{34}. Отец был явно удовлетворен. Во всяком случае, никакого недовольства таким политическим мошенничеством он не выразил{35}.
Грубые, скандальные нарушения демократических норм, преступные откровенные подтасовки результатов голосований преодолевались в США с большим трудом на протяжении всего XX века, но так до конца и не были искоренены. Они, разумеется, ни в какое сравнение не идут с обществами авторитарными, но маскирующимися псевдодемократическими покрывалами. Как видно, однако, выборные «карусели» и другие подобные им мошеннические махинации — это отнюдь не изобретение XXI века.
Путь в большой бизнес
Детские годы Джо протекали сравнительно спокойно. Ребенок, а затем подросток рос сильным, ловким, спортивным, предприимчивым, несмотря на свойственные детям инфекционные болезни. Дифтерит был перенесен тяжело, но никаких осложнений не дал и видимых следов не оставил. Отличительной чертой мальчика были ярко-рыжие волосы. Такой цвет волос не унаследовал никто из его детей. (Только у второго сына Джона, президента США, в пышной каштановой шевелюре пробивался какой-то оттенок золотистости, но врачи говорили, что это — признак перенесенного заболевания.) На окружающих производили впечатление и вызывающее веснушчатое лицо, и ярко-голубые глаза, и напористость в играх и спорте. Когда кто-то из его товарищей по игре в бейсбол жаловался, что Джо, мол, сам себя назначил капитаном, тот отвечал: «Если ты не можешь быть капитаном, не играй»{36}.
В то же время уже в детском возрасте у Джо стала проявляться явно предпринимательская хватка, жажда заработать любой ценой как можно больше денег. Она не была связана с какими-либо жизненными потребностями, семья не нуждалась в его финансовой помощи.
Но свою энергию, желание выделиться, победить в своеобразном состязании Джо проявлял прежде всего в стремлении разными путями получать всё большую прибыль. Пусть эти деньги не накапливались, подобно тому, как вынужден был делать в юности его отец (тратил заработанное Джо поначалу главным образом на сладости), но постоянно находились всё новые и новые пути обзавестись сначала мелкой монетой, а затем и бумажными купюрами.
Мальчик продавал газеты, выполнял разовые поручения банковских клерков и даже зажигал свечи в домах богатых ортодоксальных евреев, которым, согласно религиозным правилам, нельзя было работать по субботам и другим национальным праздничным дням[9].
В свои зрелые годы Джозеф Кеннеди не раз вспоминал, что трудился с самых юных лет, но при этом пытался максимально приуменьшить ту страстную тягу к деньгам, которая у него выработалась уже в детском возрасте. Как-то он заметил: «Мера человеческого жизненного успеха лежит не в богатстве, которое он создал. Важно, в какой семье он вырос. В этом отношении я был очень удачлив»{37}.
Это было справедливо, но только отчасти. Своим заявлением финансист и политик спекулятивно подменил один вопрос другим или, точнее, разделил нечто единое на две противоположные части. Ведь именно семейное окружение, характер интересов отца, атмосфера в семье и были источниками того стремления к самообогащению, которое зародилось у Джозефа в весьма юном возрасте. Патрик-Джозеф, его отец, действительно активно занимался воспитанием сына, но главная направленность этого воспитания состояла именно в том, чтобы выработать у Джозефа навыки, которые наиболее надежно способствовали бы его не просто жизненному, а прежде всего материальному успеху.
А для такого успеха важно было, оставаясь членом ирландской общины, формально не выделяясь из нее, вести себя несколько обособленно, всё более внедряться в среду бостонского высшего общества, всё более выходить из замкнутого круга национального сепаратизма и провинциализма. Именно поэтому отец забрал своего сына из церковной школы и записал его в весьма привилегированную бостонскую Латинскую школу, имевшую давние и славные традиции. Основанная еще в 1635 году, эта школа гордилась своими выпускниками, среди которых были отцы-основатели независимой Америки Бенджамин Франклин, Сэмюэл Адаме, Томас Пейн, чьи имена свято чтут американцы на протяжении столетий, знаменитый поэт Ральф Эмерсон и многие другие заслуженно прославившиеся люди{38}.
Отправляясь осенью 1901 года в шестой класс школы в старое здание на Уоррен-авеню, новый ученик отлично понимал, как нелегко ему будет бороться за место под солнцем в среде одноклассников — не просто из богатых (отец Джозефа теперь также был весьма состоятельным), но в определенном смысле «знатных» жителей города, выходцев из тех семей, которых обычно уважительно называли «старыми деньгами», ибо это были люди, чьи капиталы сколачивались в течение многих поколений. А это создавало и у старшего поколения, и у детей некое чувство избранности и даже аристократизма.
Руководителем школы был Артур Ирвинг Фиске, сдержанный, но опытный методист, специалист по классическим языкам, которого считали лучшим преподавателем греческого не только в штате Массачусетс, но и во всей Америке. (Именно так характеризовал Фиске соученик Кеннеди Макс Левине, секретарь Ассоциации выпускников Латинской школы, в письме автору биографии Джозефа Кеннеди в 1963 году{39}.
Учился Джозеф так, что ему никак не удавалось переходить из класса в класс без проблем. Он не увлекался ни древними языками, ни литературой, ни историей. Более того, уже на втором году обучения он не справился с элементарной физикой, начальным французским языком и латынью. В результате он был оставлен на второй год. Единственным предметом, который изучался им с величайшим вниманием и добросовестностью, была математика, и в этом явно сквозила тяга к тому, чтобы правильно и грамотно подсчитывать будущие прибыли и убытки. Не случайно учитель математики Патрик Кэмпбелл позже стал его другом{40}.
9
Об этих своих детских достижениях Джозеф Кеннеди с гордостью вспоминал в пожилом возрасте, в частности, в интервью, данном журналисту (Fortune. 1960. June 3).