– Раз мешают, отселим,- предложил Сашка.- Места много тут, расселимся так, чтобы не мешать своим присутствием никому.
– Так я не про то. Они мне не мешают. Наоборот. Двое вот повадились ко мне вечерами ходить. Сначала просто с расспросами, как ты когда-то, а потом записывать стали. Я им говорю: "Ну, зачем?" А они отвечают: "Надо". Я уж и сам втянулся в это дело, всё им подряд сношу из того, что помню. Сказки, легенды, притчи и всё остальное. В школу заглянул, а там меньшие мою белиберду читают, и, знаешь, внимательно так. Мне даже не по себе стало как-то. Не уж то я в преподаватели попал. Испугался, но потом, поразмыслив, успокоился. Вреда ведь в том нет. Хоть я рассказчик не ахти какой, но уж больно слушатели благодарные. Не могу отказать.
– Ну а кому, как не тебе, дед, им рассказывать,- стал успокаивать его Сашка.- Им нужное в школе дают, а душу кто им вложит? Кто их любить научит, уважать? Они потому и тянутся к тебе, заполняют это пустующее пространство.
– То верно ты подметил. Без мамки не сладко. Вот я им вроде всеобщей мамашки и стал,- дед Павел крякнул, усмехаясь в бороду.- Даже уж забыл, когда в последний раз матом ругался. Ей-ей стесняюсь, хоть иногда и наору на них.
– Эти-то спокойные, не то что наш бандит босоногий,- вспомнил Сашка неугомонного Беса.
– Что ты!- дед Павел махнул рукой.- То ж ураган был. Комета. Нонешние ребятки хорошие. Но не так чтобы тихие, пальцы в рот им не поклади, сгрызут.
– Здоровье как?- поинтересовался Сашка.- Не давило?
– Не-е. Припёрся врач. Притащил какой-то телевизор, в котором всё, что внутри видно. Всего меня просветил. Всадил уколов с десяток, дал микстуры литр. Сто лет, говорит, тебе дед обеспечено. А я ему ответил, что и без него раньше не собирался. Свой век отмеряю, а там чёрт с ним, что будет,- и дед Павел стал хохотать, поглаживая бороду.- Жаль вот не дожил Евлампий. Вот бы ворчал старый пенёк, отвёл бы душу.
– Время его взяло,- с горестью сказал Сашка.
– Значит, так надо было. Винить тут не кого. Все в одно небо смотрим, по одной земле ходим. Только Бог у всех разный. Вот он его и позвал, стало быть, к себе, – дед Павел шёл размеренно, глубоко вдыхая воздух. Он задавал темп и все остальные шли за ним.- Ты-то как? Ладно ли съездил?
– Нормально.
– Чё там Европа? Гляжу, вот опять, что ль, к войне тянется. Аль нет?
– Мирно улаживать не научены. Чуть что не так, сразу за оружие хватаются. Всяк своей гордыне слуга, а голоса разума, когда пушки бьют – не слышно.
– Так будет всеобщая драчка, иль, нет? Ты мне про это обскажи?
– Думаю, что не дойдёт до этого. Локальных войн много будет в мире, а общей, навряд ли.
– Вертеп,- сказал дед Павел и добавил.- Прости меня за матерное слово.
– Это оно у нас приобрело такое значение, в которое мы вкладываем от себя чёрт знает что. А вообще-то оно по смыслу обозначает трущобу,- ответил Сашка.
– Ещё ящик в кукольном театре, где на ниточках кукол водят, называется вертеп,- подсказал идущий следом, лет двенадцати парень.
– Один ляд, что на ниточке кукол, что людей падших в низ, одна сила водит. Вертлявая,- определил дед Павел.- Отсюда и слово это похабное.
– Строят ещё или кончили?- перевёл Сашка разговор в другое русло.
– Скончили,- ответил дед Павел.- Сноровистые все бестии. Да ещё механизмы применяют, чтобы руками не тянуть. Быстро сладили. Надёжно. Глаз радуется.
– Как тебе места, Андрей?- крикнул, обернувшись к идущему последним преподавателю, Сашка.
– Хорошо,- сказал тот.- Главное, что тихо и малолюдно. Когда много народа, обучение хуже идёт. Меньше всегда лучше, ничего не отвлекает.
– И то верно,- поддержал дед Павел.- Соблазну нет.
– Подходим, однако,- заметив блеснувший невдалеке огонёк, определил Сашка.
– Да, дома уж,- крякнул дед Павел.- Это кого-то с фонарём несёт навстречу.
Из ночных сумерек появился Проня. Осветил идущих.
– В задницу себе посвети,- крикнул ему Сашка.
– О! Ты, что ль, Сань? Мы тебя по снегу ждали, а ты успел раньше проскочить,- Проня протянул фонарь деду,- держи!- и обнял Сашку.- Ты, Сашка, не ругайся. Дети за твоей спиной. Сразу обвыкай, не то сгоним от себя,- шутя, пробормотал Проня.
– Давай иди,- подтолкнул Проню дед Павел.- Не сдерживай. Ишь, рассупонился. Слезу ещё пусти.
– Ну, дед, ты-то чего на меня взъелся,- Проня подхватил у двоих меньших поклажу и пошёл.
– Того и осерчал, что было всей работы, пятого дня трёх человек послать туда. А теперь вот будешь жрать мороженую,- пробасил дед Павел.- Мороз два дня назад саданул. Я его до этого предупредил, а он отмахнулся,- пояснил дед Павел Сашке.- Основную мы раньше снести успели.
– Да ладно, дед. Не кори. Есть моя вина. Сознаюсь,- стал оправдываться Проня.
– Ты теперь тут за старшего. Ртов ноне много. Их кормить надо. И не мерзлушкой. Вот о чём в первую очередь должна голова кумекать, зима на носу и ты тут не один, сам по себе,- дед Павел не собирался прощать такого отношения к почти основному продукту – картошке.- Не натаскаешься ведь сюда впрок, да и не к чему, коль, растёт здесь отменно. Вот высажу тебя на твои макароны, тогда взвоешь.
– Всё, дед Павел, сам себя штрафую. Без картошки мне не жить,- покаялся Проня.
– То-то,- чуть послабил натиск дед Павел.- Готовься молодец в штрафники. Сто грамм тебе сегодня не перепадёт.
– А может завтра?- с надеждой спросил Проня.
– Сегодня,- отрезал дед Павел.- Саньке с дороги налью. И только. Ему топать пришлось без тепла сколько вёрст, а ты завтра так и быть приобщиться заходь.
– Спасибо, Пал Егорыч, на добром слове. Уважил.
– Не скули. Не чё в ней сладкого нет. Я, Саш, запер её в чуланчик, а то он к ней в последнее время частый гость стал. Доктор ему не даёт. Он у меня по норме получает,- дед Павел улыбнулся.
– Вот так, Сань,- пожаловался ему Проня.- Заслуженного человека записали в алкоголики.
– Сам вписался. Не тянул тебя насильно никто,- дед Павел расхохотался.- А заслугами своими можешь вон, с трибуны потрясать. Я ведь знаю, тебе с промысла мужики по заказу притащили. Вот сколько не ведаю, но то, что был принос – могу поклясться.
– От тебя, дед, ничего не скрыть. Сдаюсь,- и Проня ускорил шаг, они входили в посёлок, расположившийся под кронами вековых сосен.
– Специально вперёд пошёл,- подметил дед Павел.
– Заначку сейчас достанет и припрётся. Ты, Саш, с ним потолкуй, а то не ровен час сопьётся. Уж больно много он стал в последнее время принимать.
– Хорошо, дед Павел,- пообещал Сашка, хоть знал, что не скажет Проне ни единого слова, ибо ведал, что это предзимний сбросовый запой. Знал, что говорить, что бы то ни было бесполезно, потому что когда Проня начинал пить, он уходил из дела и оседал где-то в глуши в компании двух-трёх человек. Эти запои были единственным выходом, что-то вроде своеобразной разрядки, психологической. Потом он возвращался и вновь пахал, а работать он умел как никто. Проня был десятижильным, как мамонт.
Сбросив поклажу на лавку, Сашка сполоснул руки и лицо под умывальником, вытерся поданным дедом полотенцем и сел к столу.
– Дед Павел, ты много на стол не собирай,- сказал он деду.- Я не голоден. Больше спать хочу с дороги, чем есть.
– Сейчас малец кипяток принесёт. От чая-то не отказывайся. Ныне знатный, со слоником. Я такого давненько не пил. Душистый такой, аж голова идёт кругом.
– Чаю выпью,- согласился Сашка.
Когда на пороге появился Проня, Сашка уже спал мёртвым сном.
– Опоздал,- с сожалением констатировал Проня, вертя в руке бутылку. Она была не распечатана.- На, дед,- он протянул её деду Павлу.- Сховай до завтра. Один пить не буду.
– Сядай, не стой,- пригласил его к столу дед Павел.- Аль ты, в самом деле подумал, что я тебе не налью?- он налил из стоящей на столе открытой бутылки в кружку граммов двести.
Проня сел, подцепил ножом кусок мяса, выпив водку, отправил мясо в рот и промолвил:
– Тяжко мне дед. Ох, тяжко.
– Вижу, что маешься.
– Вот тем и спасаюсь, чтобы руки на себя не наложить.
– Стало быть, тяжкий крест взвалил на себя. Это бывает. В лечении такой хвори нет помощников. Сам тяни.
– Это так,- качнул в знак согласия головой Проня.
– В артельку бы шёл. Там в забойчике не до дум душу отягощающих. Авось бы и улеглось.