— Здесь не бывает, — согласился Рауль. — Но есть и другие места. Впрочем, насчёт Ржавой Луны ты попала в точку. Там, где светит она, другие луны не приживаются.
Рауль немного поотстал. Ириска беспечно шла мимо длинных бараков. Клетчатые окна веранды раскрашивали дорогу полем для игры в классики.
— Получается, что Крушило насовсем стал порченным перепевником? — обернулась Ириска.
Вопрос был ненужным. Ответа она не ждала. Хотелось просто прогнать сгущавшуюся тишину.
— Только не говори при нём об этом, — невесело сказал Рауль. — Иначе он обозлится и споёт перепевку о тебе.
— И чем это грозит? — презрительно сощурила глаза девочка.
— На первом этапе люди поверят, что ты такая, как в перепевке. На втором этапе ты такой станешь. А о третьем не будем. О нём легче не знать.
И тут погас свет.
— Как он быстро, — проворчала девочка, сжавшись от оглушительного мрака. — Вирус-то…
— Он знает толк в проводах, — сдержано похвалил Рауль.
Его жаркие сухие ладони закрыли глаза Ириске. Она не протестовала: темнее от этого не стало. На всякий случай девочка крепко зажмурилась.
— Пять шагов вперёд, — командовал Рауль. — Три шага вправо… Осторожнее, забор, — послышалось шуршание по дереву, — Не бойся. Двигай потихоньку, тут недалеко.
Голос оборвался. Ладони исчезли. Ириска не решилась открыть глаза, пока не кончится эта тоскливая тишина. Тишина тут же исчезла. Со свистом подул ветер. Хлопая крыльями и зловеще каркая, пролетела ворона. Стало холодно.
— Ну что ж, Ирисочка, — приветливо, но с ехидцей возвестил Рауль. — Позволь мне представить Ржавую Луну во всём её великолепии.
Глава 46. Полнолуние съеденного металла
Громадный шар страшной багровой Луны полыхал в просвете между скособоченными домишками, ютившимися на пригорке. Небо заволакивала серебристая дымка. В дальних кустах то вспыхивали, то погасали зелёные переливчатые огоньки. Кошки ждали, но нападать пока не решались.
За спиной была стена. Кирпичная, надёжная. Ириска, что есть силы, вжалась в шероховатые кирпичи. Пальцы медленно поглаживали бугорки застывшего цемента, пробираясь то влево, то вправо. Будто надеясь отыскать дверь. То ли в лето, то ли в прежнюю, спокойную жизнь.
Но на дворе осень, а обратный путь закрыт тупиком.
Но почему кажется, хлопни десять раз глазами, и проснёшься?
Так хочется проснуться.
Или перескочить в утро, не похоже ни на что. Туда Ириску пока ещё не пускали ниточки прошлого. Ниточки, истончившиеся до еле заметных паутинок.
Кто сказал, что нельзя перескочить в радостное, счастливое утро?
Крутя тоскливые спирали, в глубине Ирискиной души бродила медленная тягучая мелодия. То затихая, то набирая силу, она подчёркивала грусть, которую испытываешь, когда наплывает неопределённость. Грустно, оттого что непонятно. И в то же время с замиранием сердца предвкушаешь бешеную, неудержимую радость будущего приключения. Даже если после него не будет уже ничего.
"Ничего", просигналенное зелёными семафорами.
Огоньки приближались. Кошки подкрадывались ближе и ближе. Огоньки вспыхивали уже не парами, а десятками и сотнями. Трудно представить, что в одном месте может собраться такая уйма кошек.
Куда исчезло время, когда Ириска любила гладить кошек? Почему оно забылось? Может, нарочно? Может, потому что оно запрещало дорогу к радостному утру?
Да наплевать. Разве сейчас это важно?
Сейчас важно знать, почему пауза затянулась.
— Они не нападают. Чего ждут? — шёпотом спросила Ириска.
— Подхода главных сил, — глухо ответил Рауль.
Голос его, всегда звучавший приятной мелодией, сейчас перекатывался хриплыми комками, словно не он стоял рядом, а Тоскующий По Эпохам. Ириска даже обернулась, чтобы проверить страшную догадку. Но нет, безжалостным взглядом смотрел вперёд именно Рауль. Сияние Луны окрасило красивое лицо кровавыми оттенками и проложило тёмные борозды морщин, заскользивших лучами от носа к уголкам рта. Рауль превратился в древнего языческого идола, чью милость можно купить лишь кровавыми жертвоприношениями.
Это жесткое лицо беспокоило Ириску, и она предпочла отключить картинку, погрузившись в мир звуков. Пускай уже начнётся хоть что-то. Где он, сигнал, трубящий начало последней битвы? Но трубы кошачьей армии молчали.
Тихо играл ветер в изрядно поредевшей листве. Капала вода из прохудившейся водопроводной колонки. Медленно перекатываясь, шуршал комок бумаги. Из кустов доносились несмолкаемые шорохи, но они не казались страшными, если забыть о неисчислимом множестве кошек. И где-то, очень далеко, тикали часы. Несмотря на расстояние, тикали отчётливо и зло.