К Кларенсу подошел немолодой высокий священник.
— Что ты хочешь, сын мой?
— Я хотел бы... я думаю... я, кажется, хочу стать католиком, — сказал Кларенс.
— О чем ты мечтаешь? — Старческие губы священника дрожали.
— Я хочу найти хорошую работу, — сказал Кларенс и впервые подумал, что бог Джульетты должен ему помочь. — Сейчас у меня нет никакой, а мы ждем ребенка.
— Разве ты не получаешь пособия?
— Стыдно быть государственным нищим. И мне мало не умереть с голода, отец.
— Ты строптив, но откровенен, — сказал старик и улыбнулся.
— Мне всего двадцать два года. В этом возрасте грех просить подаяние.
Священник поманил Кларенса за собой.
— Я дам тебе направление в школу. Ты пройдешь катехизис. А потом сдашь экзамен.
— Когда я смогу экзаменоваться, святой отец?
— Спустя шесть месяцев.
— Полгода! — удивился Кларенс.
— Вера хороша, если она крепка!
Через неделю Кларенс получил первое пособие. Он давно зарегистрировался и в бюро по выдаче пособий и в агентстве по найму, но это было безнадежно.
Вдруг неприятный разговор произошел с сестренкой Айрин. Собственно, начала его Джульетта. Утром, перед тем, как ему уйти из дома. Он еще лежал в постели, а Джульетта принесла чистую, выглаженную рубаху и повесила на спинку стула. Запахнув халатик — почти прозрачный от ветхости, но еще живой, — она присела на край кровати и, взяв руку Кларенса, стала перебирать его пальцы, крепко пожимая каждый. В последнее время у нее появилась такая привычка.
— Кларенс, — сказала она с боязливой веселостью в голосе, — на Канкорде открылся новый ресторан!
— Что бы я смог там делать?
— Не ты, а я! Кажется, меня бы взяли туда официанткой.
— Но это ведь в сорока милях от Нью-Йорка!
— Да, дорогой. Придется там и жить. Будут деньги. Все же хоть сезонная работа, пока еще лето.
— Кто тебе сказал?
— Айрин.
Кларенс вскочил и в одних трусах кинулся в комнату Айрин.
— Что ты выдумала про Канкорд?
— Я не выдумала, — сказала Айрин, кидая на столик с зеркалом золоченую палочку губной помады. — Я сама еду туда. Официантка на Канкорде — только дура может такое прозевать!
— Кто тебя позвал туда, Айрин? — Кларенс наклонил голову и сжал кулаки, замерев в боксерской стойке против своего нового неведомого врага.
— Роджер Спитлер, — насмешливо сказала Айрин. — Ты его не знаешь? А я знаю. И чего ты взъярился, как бык? Ты безрог, и тебе это не грозит, Кларенс. Но ведь надо зарабатывать деньги! Мне надоело жрать шпинат и шпинат!
— Ты думаешь, Айрин, так просто зовут девушку на курорт, да еще предлагая место официантки? Ты думаешь, в свободное время будешь играть в теннис с мистером Спитлером?
— Я не думаю.
— Что? — вскрикнул Кларенс, и рот его остался мучительно приоткрытым.
— Не думаю ни о чем, и все, — ответила Айрин, отойдя от него. — А ты думаешь, мы дождемся, пока выиграет лотерейный билет у мамы? И этим я заплачу за колледж?
Он отвернулся, но Айрин обошла вокруг него и встала перед ним:
— Слушай, что я скажу! Отпусти со мной Джульетту! Мистер Спитлер возьмет ее ради меня. Я посмотрю за ней... Я обещаю... Иначе вы пропадете оба, разве ты не видишь?
— Не кричи, как истеричка! — оборвал он сестру. — Услышит Джульетта. Разве я ей не верю? Я не хочу, чтобы и ты ехала туда. Я давно заметил, как ты стала красить губы.
— Ты всегда был очень внимателен ко мне, — грустно сказала Айрин.
Он попросил их подождать два дня. Ибо ведь если на земле случаются чудеса, то должно случиться чудо и с ним. Он не просил чуда для миллионов безработных Америки. Он забыл, что был президентом. Он хотел маленького чуда, только для себя.
И через три дня он устроился шофером-грузчиком на маленькой фабричке головных уборов в Пэлэсайдс за Гудзоном. Правда, немыслимо далеко было ездить туда по длинному-длинному мосту Джорджа Вашингтона, но какое это имело значение? Ему платили больше, чем за орудование метлой возле отеля «Гамильтон». Однажды он прошел мимо отеля и даже подмигнул младшему брату Бернардо, сидевшему на высокой круглой табуретке за телефонной будкой, и тот дружески кивнул ему черной головой, обложенной крепкими кудрями. Совсем мальчишка! Кларенс заглянул в отель и поздоровался с Фрэнком. Толстяк, как и прежде, весь день мелькал между этажами в кабине мягкого лифта, вроде китайского дракончика на резинке: вверх—вниз.
— Хэлло, Фрэнк! Как дела?
— А у тебя?
— Отлично! Спасибо, Фрэнк! Пока!
Если бы у них был лишь миг, чтобы обменяться не словами, а только улыбками, то ведь и это совсем неплохо для людей.