Он не видел, как по пути из Пэлэсайдс остановилась машина, и из нее выскочил толстый Фрэнк. Какая-то дама забыла в лифте подушечку для собаки, и Фрэнку поручили отвезти эту подушечку в Нью-Джерси, куда уехала хозяйка с песиком. Фрэнк возвращался. Толпа привлекла его внимание.
— Что он там делает? — спросил Фрэнк девушку, глядящую вверх из-под ладошки.
— Ищет работу, — объяснил за нее мужчина в темных очках.
Фрэнк узнал Кларенса.
— Он сумасшедший, — сказал кто-то.
— Сам ты сумасшедший, — ответили из толпы.
— Все мы сумасшедшие, если ничего не можем сделать с ним.
Кларенс не слышал этих слов. Он отдыхал, думая о том, что еще заставит людей заговорить. Сейчас они молчат. Но они будут говорить. Пусть молчат и хотя бы смотрят.
— А парень не хочет прыгать, — прозвучало сзади Фрэнка. — Все ждет.
— Конечно.
— Поехали, Бэт. Придется долго торчать.
— Зачем он туда залез?
— Скажите же кто-нибудь, что даете ему работу! — пронзительно закричала девушка, глядевшая на Кларенса из-под пальчиков с сиреневым маникюром.
— У вас есть работа, вы и скажите.
— Надо обмануть его.
— А завтра?
— Завтра он прыгнет, как пить дать.
— Поехали, Бэт. Неужели нам ждать до завтра?
«Кларенс!» — задохнулся Фрэнк. Он даже не прошептал его имени. Он понял, что звать бесполезно. Но была Джульетта! И Фрэнк, барабаня по телам кулаками, начал пробиваться к своей машине.
С крыши автобуса Кларенса снимали кинооператоры. Он опять полез вверх.
«Пусть снимают, — думал он. — Пусть». О нем заговорят в домах, его увидят на экранах кино. Жаль, нельзя будет сказать, но люди и так поймут. Почему человек должен искать работу, а не работа ждать, звать, искать его? Разве уже нечего делать на земле?
Он поговорит с каждым. Даже с президентом. Наконец он поговорит с президентом! Не удастся проститься с матерью, но и мать еще увидит его.
Кинооператоров становилось все больше. Кларенс не слышал, как они переругивались, мешая друг другу, и радовались:
— Хорошо, что солнце!
Но один голос, усиленный радио, долетел и снова остановил его:
— Спустись, сын мой!
Возле крошечной полицейской машины стоял священник. Он держал в руке микрофон. Священника привез тот, в спортивной фуфайке.
— Грех твой никогда не простится богом, — летело над мостом.
Толпа притихла.
— Несчастный! — услышал Кларенс, и несправедливое слово ударило его в самое сердце, как пуля, попавшая в цель.
Несчастный? Нет, он был счастлив, но не мог жить.
— Несчастный, спустись, и бог выслушает тебя. Я посредник между тобой и богом, — звучал голос священника, усиленный полицейским микрофоном.
Красный катерок бежал по Гудзону, точно вприскочку, как детский мячик. Промелькнул и исчез под мостом, пронеся над собой большой фанерный флаг с надписью «В 1961 году вам...». Кларенс не дочитал.
— Спустись и поговори со мной.
«Зачем мне говорить с тобой, — подумал Кларенс, — если через пять минут я поговорю с богом».
Уцепившись руками за ребро балки, он опять повис в воздухе. У него заныло сердце. Он запрокинул голову.
Игрушечный самолет летел куда-то, точно вырезанный из серебра Гудзона. Но он летел отдельно ото всего вокруг. Город жил отдельно. И машины катились по берегу отдельными шариками, падая на виражах. Все рассыпалось. И небоскребы сразу легли вкось, когда Кларенс отпустил руки.
Если бы Фрэнк знал, где Джульетта, может быть, он поехал бы в Грэнич Вилэдж, а не в восточный район. Он застал там одну мать. Но восточный район далеко, как, впрочем, и Грэнич Вилэдж. Когда они вернулись, мост был уже пуст. Он снова стал обычной дорогой автобусов и людей. Они брели с портфелями, вытирая потные лбы, и с удочками, потому что день близился к концу, а вечером с того берега хорошо ловится рыба.
Только мать бежала по мосту, повторяя:
— Кларенс, Кларенс, Кларенс!
Вечерние газеты писали о нем. Сообщалось, что причина самоубийства неизвестна. Но уже к утру все прояснилось. Жители города узнали, что виной его смерти была неудачная любовь.