Из рукавов своих провожатых доставали пригоршни мон и, подсчитав на глаз выручку, из каждых десяти мон половину отдавали этим молодцам.
Потом все собирались вместе и рассказывали о том, что с ними было.
"Этой ночью, к моему несчастью, мне не попался ни один мужчина с листками бумаги за пазухой... "
"А мне попадались только молодые люди в самом расцвете сил. Когда я встретилась с сорок шестым, то думала, что мне придет конец. Я уже совсем изнемогала, но ведь нет предела человеческой жадности! Я опять принялась бродить, и мне повезло. После этого меня приглашали еще человек семь или восемь".
Другая женщина вдруг засмеялась про себя, не говоря ни слова. Все стали ее спрашивать: "Ты о чем?"
"Ну и попала же я впросак прошлой ночью! Выйдя из дому, я пошла своей обычной дорогой и решила подождать на зеленом рынке в Тэмма, чтобы туда приехали крестьянские лодки с овощами.
И вдруг вижу юношу лет всего шестнадцати-семнадцати. Кажется, он был третьим сыном деревенского старосты. У него даже еще были не пробриты углы на лбу. Простой деревенский молодчик, но очень хорош собой, с такими приятными манерами. Женщины были ему внове, и он прихватил с собой своего односельчанина, а тот взялся выбирать красотку с видом знатока: "Дадим десять мон, как водится, и подарочек".
Но юноша не в силах был дожидаться, пока его приятель выберет. "Вот эта девочка мне нравится", - ухватился он за меня и потащил в свою лодчонку, где волны служили нам подушкой. После того как он много раз слился со мной, мальчик стал ласково своей нежной рукой гладить мне бока: "Сколько тебе лет?"
Мне стало стыдно, и я тихо отвечала ему тонким голоском: "Семнадцать". - "Ах, вот как! - обрадовался он. -Мы, выходит, однолетки".
Ночь была темная, и мне удалось скрыть от него свое лицо. Ведь мне уже пятьдесят девять исполнилось, а ему сказала - семнадцать, значит, утаила сорок два года. На том свете меня черти за язык потянут. Но не осуждайте меня за эту ложь, надо же мне кормиться.
После этого я забрела на улицу Нагамати и попробовала счастья на постоялом дворе, где останавливаются паломники. Человек пять гостей собралось там на молитву. Я вошла в комнату, освещенную ярким огнем, отвернув в сторону свое лицо. На всех точно столбняк напал, никто не отозвался. Даже им, простым деревенщинам, я в мои годы пришлась не по вкусу. Не выразить словами, какую душевную боль я почувствовала в эту минуту. "Может быть, кто-нибудь из вас хочет развлечься? На ночь особо, а если ненадолго, то я спешу... "
При этих словах они еще больше съежились с испуганным видом.
Но бывший там старик почтенного вида вежливо прикоснулся к полу тремя пальцами и сказал: "Дзёро, не огорчайся! Молодые люди испугались оттого, что слышали, будто одна старая кошка с двумя хвостами оборотилась в старуху. Мы совершаем паломничество в тридцать три храма, чтобы заслужить себе за гробом райское блаженство. По молодости лет мои спутники одержимы страстью к женщине и потому, наверно, позвали тебя. Это большой грех против богини Каннон. Я же не питаю к тебе ни любви, ни ненависти, но иди от нас поскорее восвояси".
Я ужасно рассердилась. Возвращаться назад с пустыми руками - прямой убыток! Пошарила по двору, и стащила из того, что плохо лежало, шляпу кага, вместо тех десяти мон, которые я могла бы заработать". Так закончила эта женщина свой рассказ.
"Но ведь недаром говорят: юные прекрасны, как цветы. А есть и среди нас немало молоденьких. Есть такие красивые, что по виду можно вполне принять их за тэндзин. До чего же им не повезло, если они стали уличными женщинами! В нашем ремесле нет верхнего, среднего и низшего разрядов, все равны, всем платят по десять мон. И выходит, что красивая наружность ни к чему, зря пропадает. Ах, попасть бы в такую страну, где никогда не бывает лунных ночей!"
Странное пожелание!
Выслушав внимательно их рассказы, я подумала:
"Вот оно что! Так они, наверно, те самые "сока", что хватают ночью за рукава прохожих на перекрестках улиц. Положим, они делают это для того, чтобы не умереть с голода, но все равно в их годы это страшный грех!" Так я осуждала их.
"Умру с голоду, и кончено дело", - думала я, но не тут-то было. Тяжело расставаться даже с опостылевшей вконец жизнью.
Одна из моих соседок по лачуге, старуха лет семидесяти с лишком от роду, жаловалась, не умолкая, что уже на ногах не в силах стоять и не может добыть себе самое скудное пропитание. Она стала меня уговаривать:
"С твоей красотой смешно умирать с голоду. Непременно иди ночью на промысел, как другие". - "Ах, кто меня возьмет, в мои-то годы!"