– Но, дорогая…
– Нет, если я тебе надоела, так и скажи…
Голос Клеопатры дрожал от обиды, она поспешно оборачивалась куском ткани. Цезарь потянул ее к себе:
– Иди ко мне.
Он больше не сдерживался, но побороть обиду любовницы удалось не сразу, та дулась еще пару дней… Зато к самому Цезарю вернулось ощущение бесшабашного счастья, какое бывает лишь в юности.
Дальнейшее путешествие было уже радостным и принесло массу удовольствий.
Клеопатра сдержала слово, данное еще в осажденном дворце в Александрии. Такого Цезарь еще не видел!
Он и без строптивой любовницы понимал, что Александрия это не Египет, но того, что разворачивалось перед его глазами по берегам разлившегося Нила, не ожидал.
Клеопатра чувствовала себя хозяйкой, дополнительную уверенность ей придавали множество кораблей в свите и умопомрачительная роскошь, окружавшая их во время путешествия. Вела царица себя соответственно, Цезарю доставляло удовольствие ей подыгрывать, но временами Клеопатра переходила границы, и тогда между ними пробегала тень недовольства.
Возможность поссориться у них была не раз. В первый же день Цезаря поразили линии вокруг глаз Клеопатры. Честно говоря, они придавали ее глазам своеобразное очарование, но Цезарь все же фыркнул:
– Что за раскраска?
Та спокойно пожала плечами:
– Чтобы глаза не болели от бликов на воде и от песка, который несет ветер. Тебе тоже не мешает, в Кемете все так подводят.
– Мне?! Еще не хватало, чтобы я ходил разрисованный, как уличный комедиант!
Глаза в обводке стали бешеными:
– Сказав «все», я имела в виду и фараонов Кемет!
Клеопатра теперь упорно называла свою страну ее древним именем, словно подчеркивая, что он в гостях у тысячелетней древности. Немного погодя и Цезарь, и остальные римляне сами осознали это.
По берегам нескончаемым потоком тянулись деревни, переходя одна в другую. Привлеченные невиданным зрелищем, люди высыпали к самой кромке воды, вставали на колени, потом падали ниц, осторожно кося глазами на роскошный корабль с царскими знаками на борту. Стоять так приходилось очень долго, пока не проплывала вся кавалькада, кто знает, что там за важные чиновники на невиданных на Хапи судах?
На спины склоненных в благоговейном приветствии Клеопатра не обращала внимания, зато не уставала рассказывать Цезарю, что там на берегу подальше. Несколько раз они вставали на якорь, пересаживались в лодки и даже уходили далеко от берега в пустыню. Сначала такие путешествия казались опасными, потом Цезарь перестал беспокоиться, их действительно принимали как живых богов, и угрозы жизни не было.
Он долго молчал, глядя на силуэты огромных пирамид. Хотя было еще не слишком жарко, горячий воздух все же дрожал над песком, чуть размывая очертания дальних сооружений. Не хотелось не только разговаривать, даже двигаться, но Клеопатра упорно тащила его кудато:
– Пойдем, ты должен увидеть Сфинкса!
– Кого?
– Пойдем!
Остановившись перед огромной фигурой льва с человеческим лицом, Цезарь обомлел. Глаза Сфинкса смотрели вдаль, в вечность, словно у его огромных лап и не было суетливых людей.
– Он… давно здесь?.. – почемуто шепотом, словно боясь потревожить гиганта, поинтересовался Цезарь.
Клеопатра ответила также одними губами:
– Очень…
До самой реки ему казалось, что Сфинкс смотрит вслед, хотя его силуэт давно скрылся из глаз.
– Много здесь таких?
– Сфинксов? Много, но Большой один. Правда, жутковато? Словно ответ перед ним держишь… А он на тебя не смотрит, но все в душе видит…
Вообще, все, что они увидели, подавляло. Слишком большими были сооружения, колоссы, не говоря уже о храме Хатшепсут и пирамидах.
О самой Хатшепсут Клеопатра внушала ему несколько дней, дескать, вот это была царица!.. Цезарь усмехался, стараясь не обидеть возлюбленную, но когда между скалами вдруг открылась небольшая долина и сам храм, понял, что Клеопатра не преувеличивала… Это даже не один храм, а словно несколько, поставленных друг на дружку!
И еще Цезарь был благодарен своей возлюбленной за то, что, показывая этих гигантов, не позволяла ощутить себя ничтожеством. Кроме познавательных походов в храмы и к сооружениям, были вечерние пиры.
Каждый вечер плавучий дворец вставал на якорь, на него собирался ближний круг Цезаря и самой Клеопатры, и начиналось ночное действо. На остальные суда отправляли огромное количество съестного и вина, чтобы легионерам и морякам не было скучно издали смотреть, как пируют консул и царица.
Вот тут римляне поняли, что пировто они и не видели!
Зал, где проходил поздний обед, был украшен по египетским обычаям, видно, Клеопатра все же решила внушить Цезарю, что она царица Египта, словно он в этом сомневался. Постепенно, правда, он понял, что намерение было чуть другое: показать, насколько более развит Египет по сравнению с Римом. Цезарь не глуп, он готов был признать главенство в умении развлекаться или пускать пыль в глаза, но только не в организации самой жизни. Бывали минуты, когда он попросту тосковал по строгим требованиям аскета Катона и даже по римским законам против роскоши. Интересно, как повела бы себя египетская царица, потребуй от нее подчинения этим законам?