— ...Гадёныш!.. Гадёныш!.. Гадёныш!..
...потому что Ирас уже показалась ей на глаза; мелькнула и куда-то исчезла. Ей не так-то просто оказалось бежать из Птолемеева плена-дворца. Подбородок Ирас всё ещё был в крови, и сломанный зуб передний болтался-шатался во рту больно, ей пришлось прыгать с галереи высоко... И на всю жизнь у неё осталась тёмная впадинка во рту вместо зуба...
Царь приказал снести стелу, поставленную по приказу Клеопатры, и бросить куда-нибудь на свалку. Он, кстати, оказался прав, стелы этой нет в Александрии, в городе Птолемеев, стела эта давно уже обретается в музее города Копенгагена...
Хармиана, придерживая чашку у рта Маргариты, заставила её выпить вина...
Максим сказал, что уже отдал распоряжение о подготовке к отъезду царицы. Он говорил спокойно, советовал ей уезжать как возможно скорее; но при этом как бы подразумевалось пожатие плечей. Нос у него был крючком и волосы на голове чёрные, коротко остриженные. Она недолюбливала иудеев, но его ценила. Он улыбался быстрыми улыбками и словно бы иронизировал над ней, немножко потаённо, но всё-таки не очень потаённо. Говорил он, в сущности, жёстко. И всё это немного раздражало её. Он будто нечто знал. Но на самом деле не знал. И ни в каких богов не верил. Он всегда был такой. Сейчас она слушала его. Он говорил, что с ней поедут Хармиана и Ирас, что сам он не может ехать с ней, и никто не должен ехать с ней; хотел ехать Аполлодор, но не должен, потому что люди её партии должны оставаться в Александрии... Она уже пришла в себя и спросила насмешливо:
— У меня есть партия?
Он улыбнулся быстрой улыбкой и сказал, что нанял для её каравана отличный отряд воинов, отлично вооружённых, эфесских греков, заплатил им два таланта...
— Я верну тебе твои деньги, — сказала она.
— Это не имеет значения, — заметил он вяловато...
Затем сказал, что она должна ехать в Ашкилон, проводника он уже нанял:
— ...Ашкилон всё ещё наделён правом предоставления убежища — священный город, даже священный и неприкосновенный, со времён Антиоха Кизикского...[34]
— А какой там храм? — спросила Арсиноя. — У какого алтаря искать убежища?
— Афродиты, — коротко отвечал Максим.
Клеопатра улыбнулась.
Худо было то, что они не знали в точности, кто сейчас правит в Ашкилоне...
— ...да это не так важно, — говорил Максим, — важно, что сохранилось право убежища... Допустим, правит римский наместник, римляне не нарушат права убежища...
Маргариту уже захватило желание двигаться, куда-то ехать... Хотелось отправиться в далёкие края, наугад, почти наугад, подобно великому Александру, Неарху, или её предку, Птолемею Лагу... Право убежища? Клеопатра Трифена ведь распорядилась, чтобы её сестру казнили у самого алтаря Зевса-Амона. Это, конечно, случилось давно, и знания об этом были смутны. Во всяком случае, в том курсе истории, который преподавался в Дидаскалионе, о подобных убийствах не упоминалось! Ну и конечно, Потин и Теодот пошлют вслед за ней своих вооружённых до зубов... Но Максим ведь уже нанял ей охрану!..
Арсиноя тоже хотела ехать, но Максим отговорил её с достаточной лёгкостью, указав ей на то обстоятельство, что именно её отъезд может быть воспринят Потином и Теодотом как бегство...
— ...царица отправляется в путешествие, как будто по родной стране, а твой, царевна, отъезд ни Теодот, ни Потин не предусматривали! А если придётся возвращаться?.. А возвращаться придётся, и не непременно триумфально...
Маргарита подумала, что Ирас всегда последует за ней, не размышляя, не сомневаясь, насколько это выгодно... Но ведь Ирас не царевна из дома Лагидов, Ирас в своей жизни фактически не имеет выбора...
Маргарита хотела выехать ночью, когда прохладно, однако Максим посоветовал в своей обычной манере выехать днём, чтобы жители города стали свидетелями выезда царицы:
— ...так мы выиграем время. Потин и Теодот не осмелятся послать вслед за царицей убийц почти открыто! А там... И вовсе не осмелятся... Им не нужен сейчас громкий скандал с убийством... Они не так крепко держатся... Но оставаться тоже не нужно, незачем дразнить их. Если Потин решил, что ты, царица, едешь, значит ты едешь!..
34