Всё разрешилось благополучно. Две девочки. Две дочери. Счастья тоже два.
Эмма, белая, как молоко в крынке, смотрела глазами-изумрудами на два кулька и поверить не могла, что это её кровь и плоть. Красные сморщенные мордашки выглядывали из пелёнок. Дети, тоже уставшие от трудных родов, спали сутки, не прося есть, а теперь проснулись и требовали материнского молока слабым попискиванием.
– Корми, мать, коли родила, – сказала сестра Евдокия, передавая первый кулёк.
– А как?
– Мудрёное ли дело? Выпрастывай грудь и сосочек ко рту подноси. Природа разберётся.
– Старец Козьма, почитай, тебе жизнь спас. Дай Бог ему здоровья, – выступила бабушка. – Чуть не умерла ты в родах.
– Правда? – спросила Эмма, приспосабливая грудь к миниатюрным губкам старшей дочери.
– А ты не помнишь? Кровь как хлынула из тебя, еле остановили. Козьма остановил.
– Недаром народ окрестный любит его, – сказала монахиня. – Чудеса творит старец. Истинное чудо.
– Иди, сестра Евдокия, делом займись. Я тут с внучкой сама посижу.
Евдокия сердито поправила окуляры, ишь, помешала, выпроваживают, и вышла из узкой кельи.
– Старец не так прост, как ты думаешь, – шепотом сказала бабушка, оглядываясь по сторонам. – Обещай хранить в тайне, что скажу тебе.
– Обещаю, – сказала Эмма и серьёзно посмотрела на матушку Калису.
– Помнишь, говорили мы с тобой о чудо способностях?
– Конечно, помню.
– Так вот. Я однажды схватила его за руку и "перенеслась" в воспоминание святого старца. Никакой он не Козьма, а сбежавший от мирской суеты император Александр Первый. Он мне в своё время и монастырь, и земли монастырские помог отстоять. Был тут у нас один зловредный настоятель мужского монастыря, Иларионом звали, зарился на земли наши.
– Ты не шутишь?
– Точно говорю. Ты первая, кому я открылась. Никому не сказывай эту тайну, но имей в виду. Хорошо?
– Хорошо, – ответила роженица задумчиво.
Прошли годы. Эмма не вспоминала этого разговора с бабушкой, пока не получила от неё письмо, изменившее всю её жизнь.
* * *
Эмма смахнула одинокую слезу, помахала ручкой мужу Николаю, закрыла дверь купе и села на мягкий вагонный диван. Поезд тронулся, а у неё аж в груди защемило. Она оставляла Петербург с тяжёлым сердцем. Девочки совсем маленькие, ещё и трёх лет не исполнилось, а приходится их оставлять на попечение отца – милого рыжего ушастика Николя, и ехать на Урал.
"Эмма, душа моя, скорее приезжай. Старец Козьма слёг и просит тебя. Каждый день справляется, не приехала ли ты. Перед смертью сказать тебе хочет, а что, не ведомо мне.
С любовью и в ожидании,
настоятельница Покровского монастыря
матушка Калиса"
Ну, как после такого письма не бросить всё и не отправиться в путешествие? С тяжёлым сердцем, конечно. А что поделаешь?
После долгой тревожной дороги Эмма, наконец, добралась до монастыря. Высунулась из брички и окинула его взглядом. Всё то же чудо-озеро, те же высокие крепостные стены, по которым она бегала в детстве, тот же мост к главным воротам, та же первозданная красота. И воздух. Женщина втянула в себя эту смесь запахов озёрной воды, соснового леса и свежескошенной травы. Как же тут хорошо!
Матушка Калиса и сестра Евдокия встретили её грустными улыбками. Приехала! Дождались! Глаза монахини за толстыми стеклышками окуляров покраснели. Бабушка же держалась стойко и плакать себе не позволяла. Старец Козьма дорог и мил сердцу, дружба их и поддержка в трудную минуту измерялась не годами, а десятилетиями, но слезы лить нельзя – грех. Ей ведь точно известно, что друг её попадет в лучший мир, так чего оплакивать, радоваться надобно.
– Пойдём. Пойдём скорее, – сказала матушка Калиса, хватая её за руку.
– Даже не дашь мне умыться с дороги? – удивилась Эмма.
– Вот-вот преставится. Тебя только ждёт, – ответила она уже в длинном тёмном коридоре.
Старец с закрытыми глазами лежал под образами на узкой кровати. Белая холщовая рубаха, руки и седая длинная борода – поверх одеяла. Монахиня и священник с прямой спиной сидели рядом, мерно покачиваясь.
– Проветрить бы надо, – сказала Эмма.
Свечи у икон начадили, дышать в маленькой келье было нечем. Козьма, услышав её голос, открыл глаза, уже не голубые, выцветшие, белёсые.
– Приехала. Иди ко мне, зеленоглазая. Присядь.
Монахиня и священник встали и вышли из кельи. Эмма и матушка Калиса сели на их место.
– Мне мало осталось времени. Мало. Посему сразу к делу. Просьба есть у меня к тебе, дитя.