Чертановские пейзажи отличались от местных: здесь дома были чуть ниже, все не так облагораживалось. Мало клумб, много домов. Ходили слухи, что неподалеку в лесу обосновался целый цыганский лагерь. Мы вышли, глотнули свежего воздуха, и по оголенным рукам побежали мурашки – вечерело, и становилось прохладнее. На автобусной остановке и правда бегали маленькие цыганята – чуть чумазые, но в сандаликах, футболках – обычные, от остальных не отличишь. Я придержал за локоток пацаненка лет тринадцати, улыбнулся ему и протянул несколько монеток.
– Мне Лала нужна, – я улыбнулся. – Дочка Баро. Знаешь, где найти?
Мальчуган пересчитал монетки.
– Столько же, – потребовал он, и я кинул умоляющий взгляд на Витальку. Тот, видать, представил, что мы могли проделать такой путь зря, и всучил мальцу пятидесятирублевую купюру.
– Провожу, – мальчишка махнул рукой, веля нам следовать за ним. И мы безропотно пошли переулками, мимо старого дуба, под натянутыми между балконами веревками с сохнущим бельем. Даже на улице в этом квартале пахло старьем, сыростью и бедностью. Постоянно туда-сюда сновали полуголые ребятишки в порванных цветастых рубашках или шортах, все чумазые и громкоголосые. От них закладывало уши. Виталька все время жался ко мне, видимо, чувствовал себя совсем некомфортно. Ну еще бы, вряд ли сынок академика когда-то бывал в таких злачных цыганских местах.
Мы вышли к небольшой площади, на которой стояли старые вагончики, рядом – двухэтажный деревянный дом, возле него все лавки были забиты бабками в цветных юбках и платках на головах. Они галдели громче детей, переругиваясь на своем цыганском, и я не понимал ни слова. Виталик даже не пытался прислушиваться, он постоянно проверял деньги в кармане куртки.
– Они вроде безобидные, – озадаченно сказал я, глянув на друга. – Смотри, даже внимания не обращают.
– Вот так вытащат пару тыщ из кармана, даже не заметишь, – парировал он.
Я не успел сказать Витальке, что пары тыщ в моих карманах сроду не водилось: из подъезда выскользнула Лала. Мы не виделись три месяца, и она изменилась – чуть набрала в щеках; волосы, спадавшие до талии, отросли еще сильнее и кончиками почти касались ягодиц; и я мог поклясться, что, когда она стояла боком, виднелся едва заметный округлившийся животик.
– Эй, – я окликнул ее, и она попятилась. – Стой, Лал, я просто поговорить хочу.
Я обезоружено поднял руки, показывая ей, что пришел с миром. Она перестала отступать к подъезду, но мне и шага навстречу не сделала. Тогда я сам двинулся вперед. Не хотелось, чтобы наш разговор слышал заодно и весь цыганский табор.
– Чего тебе нужно? – ее голос, обычно мелодичный, сейчас показался скрипящим, похожим на простуженный. – Кажется, мой уход был…
– Говорящим обо всем, да, – перебил ее я. – Но у тебя, вообще-то, сын есть. Он скучает, про мать спрашивает. А ты… Почему? Все же нормально было?
– Я тебя не люблю, – она сказала это так равнодушно, что даже кольнула обида. – Я встретила другого человека. Отсюда. Еще несколько месяцев назад… И окончательно убедилась в том, что нам не по пути.
Я сосредоточился на родинке у нее над губой, чтобы не смотреть в блядские бесстыжие глаза. Лала даже не стеснялась своих слов об измене, новом любимом человеке, как будто мы с ней никогда и не становились родными. Будто бы нас не связывало общее прошлое и общий ребенок – такой багаж в семнадцать лет еще нужно умудриться заиметь.
– Окей, – я с трудом сдерживал раздражение. – А поговорить об этом нельзя было?
– Не хотелось твоих вопросов. Ты же душишь, Игорь, – она закатила глаза. – Заботой своей, вопросами тупыми, контролем, попытками построить эту никому не нужную образцовую семью. Чем дольше я с тобой была, тем больше понимала, что нам вообще не по пути. Отвали от меня. И не появляйся здесь больше, ладно? Вообще не понимаю, как ты меня нашел.
– У нас ребенок общий, – напомнил я, сглотнув тугой ком из слюны и обиды. – Вадик тебя ждет. Спрашивает постоянно. Что мне ему сказать?
– Скажи, что я умерла, – флегматично бросила она через плечо, уже развернувшись к подъезду. Я не нашелся что сказать, и она скрылась в бараке. «Если ей нравится такая жизнь, пусть ей и живет», – решил я, пялясь на синюю дверь с облупившейся краской, у которой даже магнитного замка не было.
«Скажи, что я умерла», – я мысленно воспроизвел ее слова и понял, что никогда не смогу сделать сыну так больно. Виталик сочувствующе похлопал меня по плечу, и я, вздохнув, посмотрел на него.
– Зря приехали, – он сжал мое плечо.
– Не зря. Зато расставили все по местам, и я ничем ее не обидел.