— Ты не был таким тогда… Я не ожидала от тебя такого, — Продолжала Шерил.
— Я тоже много чего от тебя не ожидал…
Не многовато ли спеси в этом Кейне? Как бы там ни было у них с Шерил, если она и вправду вытащила его с Шестого кольца, он должен был по гроб жизни быть ей обязан.
Об этом Най думал, когда оказался внизу, на первом этаже, в гулком стылом помещении с выбитыми окнами и сквозняками, что шелестели ошметками мусора и напрочь заглушали его шаги. Здесь повсюду валялись доски, обломки камней и кирпичей, чернели следы от костров и катались по полу пустые бутылки.
Из-за шорохов Най упустил нить разговора наверху, но следующим, что он услышал, к его большому удивлению оказалось подобие извинения.
— Черт, Шерил я… несу что-то не то. Я д-давно простил тебя. Да и не винил никогда по-настоящему…
Най огляделся по сторонам в поисках выхода и понял, что дверь в этом чуде архитектурной мысли расположена с противоположной от него стороны. Чтобы выбраться отсюда, ему предстояло пробраться через дебри мусора, кирпичей и бутылок, не растрезвонив всем о своем местонахождении каким-нибудь излишне громким звуком.
— По-моему, у нас нет на это времени. Вы тут уже решайте, кто из вас кого прощает, а я пойду проверю нашего друга, — Мягко заявил Виктор, и Най ощутил, как у него упало сердце.
А ведь до этого момента все шло довольно гладко!
Как бы медленно хромой каторжанин не тащился по лестнице, о его исчезновении станет известно почти немедленно. Времени на рассуждения и осторожность не осталось, а потому Най сделал первое, что пришло бы в голову любому более-менее отважному парню вроде Вэйла — вылез из окна и, невзирая на не самую приятную высоту и кучу накрытого брезентом хлама внизу, без раздумий прыгнул.
Не успел он приземлиться, как правую ногу пронзила такая боль, что все пережитые приступы вдруг показались ученому цветочками. Он стиснул зубы, чтобы не заорать, и с ужасом опустил глаза вниз.
Из правого бедра торчал железный штырь, разглядеть который под брезентом не представлялось возможным. От боли Най не мог полноценно вздохнуть, не говоря уже о том, чтобы пошевелиться. И ведь рухнул он далеко не бесшумно, а значит, до его пленителей скоро дойдет, с чем связан грохот с улицы. Если еще не дошло…
Он почувствовал себя бабочкой, прибитой гвоздем к доске.
Вэйл вызвался нести их покупку с весьма определенной целью. Оправдавшись желанием сберечь дорогостоящее снадобье от падений и любых других неприятностей, пилот на самом деле твердо решил, что с флаконом непременно должно что-то случиться — уж он об этом позаботится.
Лорента, пусть и нехотя, но согласилась, и вот они в напряженном молчании шли к “Атлантике”, пока Вэйл подыскивал незатейливые способы уничтожить эту нефритовую жижу. Поскольку девушка все время была рядом, он решил оставить свое нехорошее дельце до поры до времени — а именно, до той самой удобной минуты на корабле, когда Лорента будет так увлечена своим ненаглядным дохляком, из-за которого Вэйл чуть не расшибся в лепешку, что упустит из виду все его махинации с флаконом и прозевает момент, когда он заменит снадобье чем-нибудь попроще — водой или спиртом, например.
Подло ли это? Конечно. Орала ли от этого его недобитая совесть адским криком? Еще как! Она не затыкалась даже тогда, когда Вэйл в тысячный раз напоминал себе, ради чего он это делает. Совесть — упрямая штука, ее нельзя убедить ничем, поэтому остается только игнорировать ее голос и надеяться, что когда-нибудь в будущем она позволит ему спокойно заснуть, не напоминая, как вероломно он отнял у невинного человека невесть сколько лет жизни.
В минуты особенно сильной власти над его разумом совесть и вовсе позволяла себе называть готовящуюся подлость убийством. С этим Вэйл, впрочем, согласиться не мог — конечно, идиоту было понятно, что после одиннадцатой колонии Наю внезапно стало намного хуже, но ведь усугублять его состояние у Вэйла и в мыслях не было. Он просто собирался оставить здоровье ученого на откуп его самого.
И это был самый поганый и слабый аргумент, который только можно было себе вообразить. Вэйл сжимал пальцами обернутый в пергамент флакон, лежащий в кармане, и считал секунды, неумолимо приближающие их к “Атлантике”. Лорента почти бегом преодолела оставшееся до корабля расстояние и постучалась во входной люк с видом счастливой маленькой девочки, победившей во всех детских играх разом:
— Эй! Най, мы вернулись!
Вот только никакой реакции не последовало.
Лорента встревоженно обернулась на Вэйла: