— Как у тебя все просто! — Воскликнул тогда Най, — Ладно, черт с ней, с нашей ссорой — но как я узнаю, когда именно они станут это делать?
— Значит, подпиши в своей теории благоприятное время! Эти олухи в жизни не поймут, возможно ли его рассчитать! И прекрати трястись, как мальчишка. На тебе совсем плевое дело — швырнуть листок и отвлечь девку! Рассказать тебе, как это делается?
— Нет уж, сам разберусь, — Фыркнул Най.
На том они и сошлись — ученый вбрасывает информацию, а Вэйл следит, чтобы все прошло, как следует.
И все же, идя по центральному коридору станции, Най чувствовал себя самым последним идиотом на свете. Ему казалось, что они с Вэйлом просчитались сразу во всем. Что угодно могло пойти не так — слишком много нюансов и тонкостей.
“Соберись и действуй!” — приказал себе Най, и этот приказ отдал ему мысленный голос Вэйла.
Как пилот и обещал, Нильс Конлан — упитанный лысый человек в поношенной лётной куртке — вышел из большой столовой ровно в девять вечера. Обитатели станции к этому часу уже потихоньку расходились по своим отсекам, а потому народу в коридорах стало заметно меньше, так что вероятность того, что брошенный листок подберет кто-то другой, была критически мала.
Они с Вэйлом продумали даже такую мелочь, как конкретное место, где он должен запнуться и выронить книги — на повороте, возле огромного горшка, из которого росло крепкое приземистое деревце. Именно за него и должен забиться листок — не слишком заметно, так, чтобы можно было поверить, что Най мог его пропустить.
За вчерашний день ученый отработал это движение до автоматизма. Носок ботинка цепляется за брючину, упасть на колено, рассыпать книги, незаметно подтолкнуть листок к горшку, чтобы он заехал, куда надо.
— А ты уверен, что он знает, кто я такой? — С сомнением спросил он у Вэйла, когда они просчитывали все мелочи.
— Я слышал, как он рассказывал про тебя сыночку на следующий день, как мы прибыли сюда, — Кивнул пилот.
— А если он захочет вернуть мне листок?
— Не, гений, — Цокнул языком Вэйл, — Он считает тебя мутным типом и подозревает, что ты строишь козни Бастарду. А тут такая случайность — чем не удача и возможность выслужиться перед хозяином?
В тот момент Най усомнился в словах пилота, но сейчас Нильс Конлан разыграл их сценарий как по нотам — по крайней мере, Наю хотелось в это верить, потому что он со своей неровно собранной стопкой книг уходил все дальше, а оклика ему в спину так и не было. Оборачиваться было нельзя — ученый бросил на Конлана мимолетный взгляд бокового зрения только тогда, когда уже почти скрылся за поворотом. Одна рука его искала — или наоборот, прятала — что-то в кармане штанов.
— Дадим ему часок времени, — Предполагал Вэйл, — Он рванет к Бастарду сразу же, как поймет, что к нему в руки попала инструкция по совмещению Триады.
Свернув за угол, Най облегченно выдохнул. Пилот просил его быть хладнокровным, но когда совершаешь преступление впервые, ни о каком хладнокровии не может идти и речи. Ученый запрещал себе думать о том, какие последствия может повлечь за собой их с Вэйлом “план освобождения”, но одновременно с этим он успокаивал себя тем, что в любом случае этим они спасут в разы больше людей, чем погубят. Наверное…
Лоренте понадобилось почти полторы недели, чтобы решиться. Теперь пути назад не было.
— Вы просили аудиенции, — Голос Бастарда разрезал тишину, как нож, — Что-то случилось?
Девушка даже вскочила со стула, на котором сидела. Зал аудиенций — огромный и гулкий, с высоким потолком и колоннами — давил на нее похлеще крохотной каморки.
А все из-за того, что она по-прежнему боялась этого человека, несмотря на то, что все вокруг — разве что кроме Ная — ему доверяли.
И все же она набралась сил заглянуть в глаза своему страху — в прямом и переносном смысле этого слова — и, возможно, убедиться, что бояться его вовсе не стоит.
— Нет-нет, все в порядке, — Заверила она, подойдя чуть ближе. Бастард снова был во всем черном — от ботинок до кончиков перчаток.
— Тогда в чем же дело? — Склонил голову он.
“Удивительно, — подумала девушка, — Насколько красивое во всех смыслах лицо может вдруг стать отталкивающим”. Она судорожно искала в лице мятежника хоть одну приятную черту — и не находила.
— Хотела поговорить, — Выпалила она согласно заготовленному плану.
— О чем же?
— О вас. О себе. О моей бабушке. Я хочу знать, какую роль вы уготовили для Хранителей в вашей игре, — Лоренте понадобилась вся ее смелость, чтобы сказать это ему в лицо.