— Ты меня не бросал. Я остаюсь по своей воле. Неужели ты потащишь больную сестру невесть куда — в неизвестность — насильно! А если я умру в дороге? Вот, что ты никогда себе не простишь…
Я отступил от нее и почти уперся спиной в земляную стену. Как Фло могла такое говорить!? Как такое вообще могло прийти ей в голову!?
— За кого ты меня принимаешь? Думаешь, я пашу с утра до ночи на этом заводе ради себя одного!? Нет, Фло, я не такая скотина… Я — не он.
Для пущей уверенности я запустил руку в карман, ощупывая свернутые тугой трубочкой засаленные купюры.
— Подумай, что будет, если у нас получится! Представь, что мы найдем врача, он вылечит тебя…
Но Фло была непреклонна:
— У “нас” ничего не получится. А вот у тебя — да. Обязательно.
Я потупил голову, подыскивая хотя бы еще одну лазейку, но на ум не шло ничего.
— Я не побегу с тобой. Ни сегодня, ни завтра, никогда, — Припечатала Фло, — Ты сделаешь это один. Найдешь свой корабль, улетишь куда подальше и забудешь эту дыру навсегда.
— Да как я смогу ее забыть, если тут осталась ты!? — Рявкнул я.
— А вот я-то как раз всегда буду с тобой, — Мягко пояснила сестра, — Потому что мы связаны. Разве нет?
Не хватало еще этих заунывных песен!
— Нет, — Сквозь зубы прошипел я, — Сказочки эти оставь бабкам-попрошайкам. Ты не будешь со мной. Потому что однажды он забьет тебя до смерти — а меня не будет рядом.
— Значит, я приму эту судьбу. А ты примешь свою. Не ту, которая ждет тебя здесь, на вонючем заводе, а ту, у звезд, — Фло произнесла это так вдохновенно, словно ей действительно доводилось летать между колониями.
Все слова, которые я только мог сказать, были сказаны. Все, что мне оставалось — это стоять в этом вонючем темном погребе, потупив голову, и ждать, когда благоразумие снизойдет на Фло и заставит ее переменить свое решение.
В жизни бы не подумал, что убедить сестру сбежать вместе от ненавистного тирана, угробившего мать, окажется так сложно. Тем более, что Фло давно знала о том, что я готовлю побег — договариваюсь с пилотами, сторожами, транспортниками, коплю деньги, чтобы не сдохнуть с голоду в первые дни…
Этот отказ был почти как нож в спину.
— У тебя нет времени стоять здесь, — Спустя, кажется, целую вечность сказала Фло, — Корабль скоро улетит.
Я не сдвинулся с места:
— Фло, я никуда не уйду без тебя.
— Тогда я расскажу все ему, — Девчонка сложила руки на узкой груди, — Скажу, чтобы обшарил твои карманы и поспрашивал у мужиков на заводе. Пусть он проломит тебе башку — это будет хорошее наказание за упрямство.
С этими словами она развернулась и полезла по шаткой лестнице наверх, оставив меня наедине с нашими жалкими запасами.
— Ты не сделаешь этого! — Бросил вдогонку я.
— Если ты так хочешь сломать себе жизнь, оставшись здесь, я помогу тебе в этом, не сомневайся, — Голос Фло буквально трещал от злости.
Я чувствовал, как теряю всякий контроль над ситуацией. Времени оставалось все меньше, а Фло не просто не удалось убедить — вместо этого она поселила сомнения уже во мне самом…
Выбравшись наверх, я с яростью захлопнул люк и едва не рухнул на колени перед Фло, что сидела на шаткой скамейке в свете коптящей лампы.
— Решила сделать из себя жертву? Не получится. Мама уже пыталась, — Бросил я, поворачиваясь к выходу в темный коридор.
— Уходи, Вэйл. Умоляю тебя, УХОДИ!
Я повернул голову. Фло стояла посреди комнаты — маленькая, тощая, растрепанная, но такая решительная, словно в нее разом вселилась армия солдат в полной боеготовности.
— Это больше не твой дом, — Тихо, почти шепотом, произнесла она.
И это стало последней каплей.
Я вылетел из той халупы, что звалась мне жильем, как ошпаренный. На улице поливал ледяной дождь — лучшего лекарства от ярости, а потом и от отчаяния, нельзя было и придумать.
Промокший до нитки, я несся мимо трущобных шатких построек по оговоренному адресу. Меня колотила дрожь, сердце билось в груди, как бешеное, а струи воды успели пробраться даже под одежду. Может, когда-нибудь позже мне будет холоднее — но тогда я об этом не думал.
Я не сразу понял, что вместо дождевых струй по щекам у меня текут слезы — может быть, даже от облегчения — но для такой слабости я был уже слишком взрослым. И плевать, что я чувствовал себя беспомощнее младенца в тот момент.