Доклад Васильева, который мне посчастливилось на этой конференции услышать, был абсолютно блестящим. Клетки бегали по экрану в фильме, снятом Олей Ивановой, показывавшемся через узкопленочный кинопроектор, голубые слайды (последняя тогдашняя мода) сияли, и вообще было ощущение исторического события. Среди спонсоров конференции был журнал Journal of Embryology and Experimental Morphology, основателем и многолетним редактором которого был М. Аберкромби. Он немедленно предложил Юрию Марковичу послать статью в этот журнал, где она и была без лишних проволочек напечатана в 1970 году. Прошло 18 лет, и эта статья оказалась в чрезвычайно престижном списке Citation Classic, составленном ведущим наукометрическим журналом Current Contents. В этот список на самом деле включали не просто статьи, набравшие рекордное количество ссылок, а те, публикация которых ознаменовала поворотный пункт в развитии соответствующей области науки.
Еще о клетках и научном стиле Ю. М. Васильева: что ему было интересно
Так получилось, что эта статья стала самой известной работой Васильева. Это, может быть, и не совсем справедливо: и до, и после нее ЮМ делал не менее интересные открытия, и о некоторых я упомяну. Но сейчас мне хочется на примере этой работы проиллюстрировать общий подход, которым Юрий Маркович осознанно руководствовался. Для него открытие новых способностей и умений клетки, новых номеров, которые клетки нам демонстрируют, или, выражаясь наукообразно, новых клеточных феноменов, было важнее, чем разбор взаимодействий молекул (выяснение «молекулярных механизмов»), используемых клеткой в этих процессах. ЮМ часто говорил: «Не стоит заниматься тем, что американцы сделают и без нас». Эта точка зрения только отчасти была связана с трезвой оценкой доступных технических возможностей, она скорее отражала научный вкус Ю. М. Васильева (и И. М. Гельфанда).
Один из смыслов высказывания «У клетки есть душа» связан с тем, что Васильев мечтал изучать поведение клеток, как изучают поведение людей психологи и психиатры. Для этого нужен другой язык, нежели стрелочки, соединяющие между собой кружочки с названиями белков, что тогда считалось необходимым и достаточным объяснением всего. Так, в работе, о которой мы сейчас говорим, выяснение роли микротрубочек стало возможным благодаря определению понятий «активный и стабильный край клетки» и «клеточная поляризация», то есть созданию языка, на котором можно описывать изменения морфологии клеток. Как эти процессы описать в терминах кружочков и стрелочек, остается не очень понятным и сейчас. То же касается и других Васильевских находок. Он показал, например, что клетки определенного типа (фибробласты) чувствуют свой размер и знают, до какой предельной длины им разрешено вытягиваться. Или что при экспансии эпителиальных пластов на их краях появляются специальные «клетки-лидеры», которые первыми выдвигаются из монослоя, а другие клетки («ведомые») следуют за ними. Или что микротрубочки нужны для образования эпителиальными клетками тубулярных структур. «Американцам» (кто бы они ни были) потребуется еще много усилий, чтобы понять детальные механизмы этих базовых клеточных реакций.
Во всех этих работах восхищают интуиция и элегантность, с которой на основании подчас противоречивых данных делались выводы и обобщения, выдержавшие проверку временем. Тут, пожалуй, уместно привести пару Васильевских педагогических анекдотов, иллюстрирующих этот процесс. Первый довольно известный: «Правда, что Рабинович выиграл в лотерею „Волгу“? Да, правда, только не Рабинович, а Абрамович, не „Волгу“ а „Запорожец“, не в лотерею, а в карты, и не выиграл, а проиграл». Смешно тут, конечно, «да, правда». Однако при ближайшем рассмотрении видно, что в двух этих, казалось бы, противоположных версиях, на самом деле больше общего, чем различий. В обоих случаях речь идет об изменении в принадлежности транспортного средства лицу еврейской национальности в результате стохастического процесса! Рекомендуется помнить этот анекдот, анализируя экспериментальные результаты.