— А я сегодня только на несколько минут!
Сразу девушка побледнела, и рука её, протянутая для приветствия, упала.
— Я огорчил вас? — он взял обе её руки и ласково глядел ей в глаза. — Бедная вы девочка! Небогата же ваша жизнь радостями, если моё присутствие доставляет вам праздник! Ну, я всё-таки посижу с полчаса: у нас сегодня в обществе врачей интересный доклад, и я обещал быть. Ну, пройдёмтесь по вашему царству! Покажите мне, какие у вас новые экземпляры! — он думал, что Лина по-прежнему обожает зверей, и хотел развлечь её.
Держа за руку девушку, он прошёл с нею в третью комнату.
— Вы помните, я тогда так и не удостоился видеть ваших обезьян? Помните, в субботу, после нашего знакомства, со мной явилась моя матушка, и я помню, она не совсем-таки любезно обошлась с вами. Затем, через неделю я всё-таки урвался и прибежал один, но — тогда меня здесь встретила какая-то мегера, а вы не вышли.
— Если б вы знали, как я тогда плакала… Я ведь вас видела в дверь, а выйти не хотела…
— Ну, вот! И я чуть не плакал, а больше не пошёл к вам. Мне было тоже как-то стыдно и обидно, — не разберёшь эти детские чувства!.. Ну, говорите, что у вас тут нового?
Они стояли возле клетки большого, пёстрого попугая, с четырёхугольным хохлом, который он наставил тотчас при их приближении.
— Какая оригинальная птица!
— Это индейский попугай. В Европе это редкость! Отец первый раз приобрёл такого. Представьте, какая особенность его характера… Говорит только на туземном наречии!.. Совсем не говорит, но индейский попугай до того ревнив, что если привыкнет к человеку, а тот заведёт другую птицу и будет ласкать её, то он умрёт от ревности.
— Этот привык к вам?
— О, да! Он меня очень любит!
— Ну, так я его заставлю умереть сейчас!
И молодой человек, шутя, обнял за талию девушку, прижал к себе, а другой рукой стал гладить по волосам; но тут случилось, не с попугаем, а с Линой такое странное явление, что доктор испугался не на шутку. Голова девушки беспомощно упала на его плечо, тело вдруг бессильно опустилось, и Лина упала в обморок. Посадив её тут же на какой-то ящик, прислонив головою к клеткам, испуганный доктор бросился в другую комнату, захватил горстью воды из аквариума, намочил ей виски, лоб и едва только через несколько минут привёл в чувство.
— Боже мой! Что с вами? Это от ужасного воздуха.
И действительно, воздух показался ему «ужасным» в этом узком пространстве, занятом клетками попугаев и обезьян. Он первый раз серьёзно взглянул на её узкую грудь, прозрачную бледность лица и вспомнил её всегда или горячие, или совсем холодные руки. Усадив её в первой комнате в кресло, на котором обыкновенно тронировала Амалия Францевна, он стал против неё. Лина, сконфуженная до слёз, улыбалась:
— Ради Бога, не обращайте внимания; со мной это бывает теперь очень часто!
— Часто?.. Мне надо будет выслушать ваше сердце! — он нагнул голову, но Лина вся вспыхнув, отстранила его обеими руками.
— О, нет, о, нет! Ради Бога, не делайте этого!
Её мольба, глаза, полные слёз, смущение, произвели на Гарчина неприятное впечатление. Какая-то минутная догадка мелькнула в его уме, но он тотчас же отогнал её.
— Вы часто гуляете?
— Я? — Лина встала, поправляя дрожащими руками растрепавшиеся волосы. — Я почти не гуляю… Вечером одной неудобно, а днём некогда. С отцом или с матерью гулять не хочется…
— А разве… знакомого… друга… или товарища… у вас нет?
— Нет… и не было…
— А подруг?
— Ни одной; ведь невыгодно же дозволять своей единственной продавщице и кассирше иметь друзей и знакомых…
Ему стало невыразимо жаль девушку.
— Ну вот что! Ведь мы с вами друзья? Завтра, в воскресенье отпроситесь куда-нибудь часа на два, на три, можно?
— Завтра? Можно. У нас в сквере на выставке есть наш товар, и как раз по воскресеньям я хожу туда для проверки и наблюдений.
— Отлично! Я вас подожду в Летнем саду, хотите? Там теперь очень хорошо, мы с вами погуляем; Вы не боитесь встречи?
— С вами я ничего не боюсь!..
— Вот и прекрасно! Ну, а теперь до свидания!
— А чаю?.. Вы не напьётесь со мной чаю?
— Право не могу: меня ждут!
Его действительно ждали, но главной причиной отказа был большой ангорский кот, лежавший на прилавке совсем близко от тарелки с бутербродами. Весь этот тёмный подвальчик, со своеобразным воздухом, переполненный дыханием его разнопёрого и разношёрстного населения, где в самой пыли должны были быть мириады шерстинок и всевозможных микробов, показался ему брезгливо противен. Что ж тут удивительного, что эта девушка должна здесь иссохнуть и умереть чахоткой.