Она поднялась из-за стола. Да, о такой фигуре стоило позаботиться. Высокая, с узкой костью, жена сохранила юношескую легкость тела.
— Нет-нет, работай. Я сам поем. — Илья Алексеевич усадил жену на место и в носках пошел на кухню.
Опять куриный суп, вздохнул он, ставя тарелку в микроволновую печь. Жена готовила не то чтобы невкусно, но как-то очень скучно. Ее обеды больше напоминали произведения добросовестного повара из столовой, чем домашнюю еду. Она жалела денег на продукты, да и процесс ее не слишком увлекал. Усталая после работы, раздраженная, она вставала к плите, варила суп, вертела котлеты из дурного жилистого мяса, но сколько бы Илья Алексеевич ни уговаривал ее отказаться от готовки хотя бы по будням, жена категорически отвечала: «В хорошей семье каждый день должен быть суп!» Вот так. Должен быть суп, и точка.
Жена принадлежала к той злосчастной категории хозяек, которые покупают вместо фунта хорошего мяса два кило мослов и бестрепетно смешивают картошку со вчерашними макаронами, чтобы сэкономить на гарнире. Она месяцами не меняла посудную губку, роль кухонных полотенец у нее исполняли куски старых простыней, комками разложенные по кухне в строго отведенных местах. Илья Алексеевич приучился пользоваться при бритье мылом, носить дешевые холодные скользкие носки и по утрам пить растворимый кофе, забивая кислый вкус тремя ложками сахару. Причем кофе, который покупала его жена, был не очень-то растворимым, приходилось все время вылавливать из чашки горькие коричневые кусочки.
Она ведала всеми финансовыми делами семьи, карточка мужа хранилась у нее, так же как и зарплатная карточка Алисы. Стипендию Алисе было позволено оставлять себе на мелкие расходы.
Жена гордилась, что мало тратит на хозяйство, но при всей своей экономности она была удивительно, фатально непрактична. Делая в доме ремонт, она сразу отстранила Илью Алексеевича, ибо он ничего не понимает и сделает все не то, и покупала самые дешевые материалы. То, что приобретенные на распродаже половая и настенная плитки для ванной абсолютно не подходили друг другу по цвету, ее не смущало. Но шпаклевка осыпалась, плитка отваливалась, а дешевые обои, наклеенные на стены чуть ли не с помощью домашнего клейстера, предательски шли пятнами и пузырями, в результате через два года от ремонта не осталось и следа.
Когда собрались купить дачу, Илья Алексеевич пытался вносить свои предложения, даже подыскал симпатичный домик в садоводстве, сорок минут на электричке, но ему объяснили, что хотеть такое может только полный идиот. Слава Богу, есть в семье нормальные люди. В результате было приобретено тридцать соток в болотистой местности, до ближайшего водоема двадцать километров, добираться на двух поездах, которые к тому же ходили не каждый день, плюс шесть километров пешком от станции. Дорога в один конец занимала пять часов. На дивном участке стоял полуразрушенный дом с разбитой печкой, жить в нем было попросту опасно. Жена закупила бревен на новый дом, но в последний момент пожалела денег строителям и возвела баню с летней комнатой наверху. Печку в баню она так и не купила, летняя комната осталась неотделанной, а неиспользованные бревна валялись на участке и потихоньку гнили. Кончилось тем, что Илья Алексеевич, как мог, подлатал старый дом с помощью соседа.
Ему больно было думать, как прекрасно можно было бы устроиться на все эти, по сути, выброшенные деньги, а жена продолжала гордиться своим умением вести дела и считать его совершенно не приспособленным к жизни человеком, которого на пушечный выстрел нельзя подпускать к семейной кассе.
Последние годы в ней появилась некая поза, нотка надрыва, эдакого смиренного геройства двужильной женщины, тянущей на своем горбу взрослеющую дочь и никчемного мужа. То, что Илья Алексеевич был назначен главным врачом одной из крупных городских больниц, никак не разрушало этой стройной концепции. Карьера Ильи Алексеевича не интересовала жену, поскольку не приносила в семью большого дохода. В пример ему постоянно приводились другие начальники от медицины, многие из которых были их однокурсниками. Они без конца меняли иномарки, строили загородные дома, покупали квартиры детям. Жена тоже так хотела и старательно делала вид, будто искренне убеждена в том, что все это добро однокашники зарабатывают честным трудом, а ее муж беден не потому, что честен, а потому, что лопух.
Но Илья Алексеевич никогда в жизни не брал левых денег, и это было единственное, в чем он смел перечить жене. Будучи полностью отстранен от управления домашними делами, он отводил душу тем, что крепко хозяйничал в больнице. Выдвинувшись в главврачи из начмедов несколько лет назад, Илья Алексеевич прекрасно знал, какое заведение принимает под свою руку. Воровство в администрации было таким же обыденным делом, как внутримышечные инъекции. Профессор Колдунов, смеясь, говорил, что у бухгалтерии больницы «синдром обкрадывания» — есть такое понятие в сосудистой хирургии, когда кровь вместо мозга избыточно поступает в руку. Илья Алексеевич на свой страх и риск провел множество болезненных мероприятий, каждый раз ожидая, что его с треском выгонят. Его спасло только безоговорочное уважение коллектива, которое он завоевал в должности начмеда. Он разогнал бухгалтерию, вместо молодых цепких баб взял опытных старушек. Поменял начальника АХЧ. Ликвидировал отдел маркетинга, путем несложной арифметики выяснив, что на его содержание тратится больше средств, чем отдел приносит в больницу. Сменил поставщиков препаратов и расходного материала. Закончил ремонт оперблока, причем удалось сделать так, что средства пошли действительно на ремонт, а не осели по карманам.