-- Плесни-ка ещё. Могу я надеяться, что этот разговор останется между нами?
Саима наполнил кружку, улыбнулся и заговорчески скосил глаза на Вира, как бы говоря: "Я, мол, могила, брат, а этот вот продаст тебя не за понюшку табака".
Тэйд, немного расслабившись, принял игру и мимически же ответил: "Не вопрос, эту блохастую задницу я возьму на себя".
Хорошо, что пееро был настолько занят гигиеническими процедурами, что не обратил внимания ни на подозрительные взгляды у себя за спиной, ни на зависшие в воздухе, пусть и незлобивые, колкости. А то непременно бы включился в невербальную перепалку.
-- А что касаемо бумаг... -- спустился на землю Тэйд. -- Это были мои личные записи. Можно назвать их дневником, но больше практического значения. Мои наблюдения, памятки, отметки и расчёты, динамика и даты предполагаемых Всплесков. Их зависимость от расположения Оллата и обоих светил. Некоторые, особо сложные заклятия, помогавшие в самые трудные периоды жизни. В общем, всё то, -- он вздохнул горестно, -- без чего моя жизнь скоро превратится в пекло Нижних Земель. Но больше я расстроился не из-за них, Саима. Элон давала мне лекарство. Нет-нет, -- он вскинул руки в предупредительном жесте и сделал это вовремя -- онталар расправил плечи, его лицо вмиг сделалось пунцовым. -- Нет, Саима, не подумай ничего такого, -- он улыбнулся так искренне, что вряд ли у друга могли остаться какие-либо подозрения, -- несколько маленьких скляночек, на четверть глотка каждая. "Сыворотка последней надежды" -- так я её называл. Я пил её в самых крайних случаях, когда ничто уже не могло помочь -- ни боль, ни заклятия. Поверь, я досконально изучил это состояние. У меня оставалась последняя порция, и я хранил её уже больше полугода. Обходился без неё, даже когда мне было крайне плохо. Это стало ещё одной ступенькой в моём самопознании. Но я всегда знал, что сыворотка у меня есть и, если что, смогу прибегнуть к её помощи. Хотя, сознаться, надеялся, что никогда не использую последнюю склянку. И вот теперь...
-- ...у тебя нет ни записей, ни сыворотки, -- Саима сел и забарабанил по коленям, длиннющими и, благодаря отсутствию ногтей, походящими на щупальца осьминога пальцами.
-- Именно так, -- ответил Тэйд, ловя себя на мысли, что не было бы у Саимы ещё одного пальца, их у него стало бы восемь, и тогда его сходство с осьминогом приобрело прямо-таки мистическое значение.
-- И кому всё это было нужно?
-- А я знаю? Может тому, кто нас из Двух Пней выкурил?
-- Огарок свечи где, кстати?
-- У тебя.
-- Здесь он был. Я что, по-твоему, его с собой везде таскаю.
Тэйд пожал плечами, махнул рукой: ищи, мол, удачи.
-- Ясно.
-- Видишь как всё не просто.
-- Я всё понял, друг. Мне надо немного времени, чтобы осмыслить тобой сказанное.
Часть II
Интерлюдия I
Весна. 1145 год от рождения пророка Аравы
(6882-й по Календарю Кироффе от начала Сида Лайса)
Хаггоррат. Иллионд
Лайс медленно поднимался над южным Хаггорратом, и вместе с ним просыпался портовый город Иллионд. Рыбаки выходили в море на маленьких судёнышках с яркими, в косую красно-белую полоску парусами. Перекупщики не спеша открывали свои палатки на рыночной площади; заботливо раскладывали товары на прилавках, не забывая при этом посматривать на сновавший рядом народ, да подгонять нерасторопных слуг крепким словцом и звонкими затрещинами. Горланили первые петухи, громко кричали чайки. По брусчатке погромыхивали возы и телеги. Начинались обычные будни Иллионда: суетились, шелестя бумагами и щёлкая костяшками счёт, вечно озабоченные феа; шустрили хламидники, выкатывали свои тележки лудильщики, торговки молоком и свежей зеленью.
Со стороны замка наместника раздались привычные каждому иллиондцу звуки колокола, возвещавшего о начале нового дня -- 13 миара 1145 года.
Левиор третий день слонялся по городу без дела: одноногий Краут -- мастер кожевенного дела, у которого он состоял в учениках, выгнал его, грозно на прощание пролаяв:
-- Своих дармоедов кормить нечем, не хватало ещё с чужими ублюдками нянчиться! -- Он благословил ученика, переходившего в статус бывшего, звонкой оплеухой и добавил, потрясая кривым костылём: -- Иди давай, иди! Чего зенки-то вылупил, Хорбутово отродье! Гляди у меня, а то сейчас ещё деревяшки моей отведаешь!
Денёк обещал быть погожим, и Левиор решил попытать счастья в порту: глядишь, удастся чего стащить или того лучше прошмыгнуть на корабль.
"Что я только там жрать буду? До Сабутора при попутном ветре пять--шесть дней пути, думаю, можно и перетерпеть, а вот до Стиггиарта целый месяц, тут никакой терпелки не хватит".
Он вздохнул, глядя с грустью, на двухмачтовый зарокийский красавец хаорд с кариатидой в виде одноглазого чудовища Хорбута.
План наклёвывался простой: прошмыгнуть на корабль, схорониться среди тюков и ждать, моля богов, чтобы его не обнаружили и не выкинули за борт. Выходило так, что прежде, чем искать подходящий корабль, надо было ему еды раздобыть.
"Одёжа тоже нужна нормальная. Зима хоть и закончилась, а ночами -- ой как холодно", -- он поёжился, вспоминая предыдущую зябкую ночь, которую провёл под телегой, во дворе, у "Пяти Подков". -- Ничего! -- подбодрил себя Левиор. -- Зиму пережил, летом уж не замёрзну".
Шёл мальчишке девятый год, был он круглым сиротой, и ничего его в Иллионде не удерживало. Самостоятельности и решительности ему было не занимать.
"Еда и одежда -- что может быть проще для уличного воришки? -- подбадривал он себя, хотя таковым никогда и не был.
Но если бы всё было так просто. У Краута, помимо науки, пинков и оплеух, имел он крышу над головой да верный, хоть и небольшой кусок хлеба. Чёрненькое дедово дииоровое колечко, болтавшееся у него на шее, да половинка медной тифты составляли всё его теперешнее богатство.
"Буду, как Тарбокс, великим путешественником. Первооткрывателем. Обо мне будут слагать легенды и песни. А может, стану великим полководцем, как Лоттинитор или Арикус. Нет, -- задумался он ненадолго, -- всё же лучше, как Тарбокс, -- мореплавателем..."
В какой-то момент Левиор понял, что заблудился: то ли, размечтавшись, свернул слишком рано, то ли поздно, а может и вовсе пошёл не в ту сторону. Пытаясь найти дорогу, он шмыгнул в толпу скотников, продрался меж загонов, набитых овцами. Свернул в переулок, потом в ещё один. И вот он, кажется, нашёл выход: узкую щель между каменными стенами.
Но нет, и она заканчивалась тупиком.
Он повернул ещё раз и с размаху налетел на столб, тут же на его плечо опустились чьи-то грубые руки.
Обернувшись, увидел мальчишку постарше, тот был выше и явно сильнее его, с длинными, грязными волосами и хищным, свирепым, как у бродячей собаки, взглядом. От него несло дёгтем, потом и прогорклым маслом. Ещё трое, такие же грязные и злые, выглядывали у него из-за спины.
Левиор вскрикнул, когда один из них подскочил и ловко вывернул ему запястье. Старший отпустил его и одобрительно кивнул, сплюнул, щербато улыбнувшись.
-- И что же ты здесь делаешь, вонючий сарбах? Неужто заблудился? -- издевательски прошепелявил он.
Левиор попытался вырваться, но тут же получил удар коленом в живот и, корчась от боли, коротко выдохнул:
-- Нет.
-- Нет?!
Лицо шепелявого исказилось от злости.
-- Ну так что? -- взвизгнул второй и нанёс Левиору удар тыльной стороной ладони по щеке -- не сильно, скорее для острастки. -- Ничего у тебя нет?!