Шаховский откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу и закурил. Григорий поморщился, но говорить ничего не стал. Он иногда прощал другу небольшие слабости.
— Аура? — коротко поинтересовался он.
— Почти, — выдохнул Шаховский. — Как бы это объяснить… Оттенок, запах, чувства. Хаос нельзя скрыть. Особенно такой. Малец слишком быстро растёт, так будто у него за плечами не пара лет, а пара эпох. Ну, это ты заметил и без меня.
— Уже Мастер, — подметил Григорий, вдохнув аромат чая. — Скоро Магистр. Ну, а оттуда — только вверх.
— Если не убьют, — без особой интонации или изменения в голосе добавил Шаховский. — Хаос — это чёрная метка для Церкви. Хотя так было не всегда…
Шаховский смотрел куда-то за плечо Григория, как будто вспоминал что-то из далёкого прошлого. Григорий подмечал подобные моменты. В такие времена Шаховский всегда казался не просто старше, но и мудрее. Григорий поставил чашку и взглянул в окно.
— Думаю, церковники тоже догадываются. Иначе не было бы этой… — Григорий ненадолго замолчал, подбирая правильное слово.
— Придури, — подсказал ему Шаховский.
— Да, — усмехнулся Григорий. — Придури с Троицкими. Это же надо догадаться!
— Хотя после такого провала они явно начнут искать виноватых.
Шаховский постучал пальцем по фарфору, от чего в комнате раздался звон. Григорий повернул голову и посмотрел на друга.
— Гриш, ты лучше меня знаешь, как устроена церковная разведка. Им не надо быть уверенными — достаточно подозревать. А уж если в их представлении воскрес Архимаг хаоса…
Шаховский многозначительно замолчал и продолжил намного позже:
— Пошлют кого угодно, несмотря на последствия. Даже своих.
— Не думал, что скажу это, — улыбнулся Григорий, поправляя плед. — Но, может, нам стоит ударить первыми?
Шаховский ненадолго задумался, а затем произнёс:
— Нет, бить пока рано. Здесь, в княжестве, мы можем прикрыть Клинкова, дать ему вырасти. Моргнуть не успеем, как он станет Магистром.
Шаховский почесал подбородок, поймал взгляд друга и продолжил.
— Рискованные у тебя инвестиции.
Григорий виновато развёл руками:
— Но если выгорит — мы получим фигуру, которая сможет изменить расстановку сил на доске.
— Это сейчас, — нахмурился Шаховский. — Он знает, что его преследуют, и знает, что мы ему нужны. Вопрос в другом: что мы будем с ним делать, когда он больше не будет нуждаться ни в нас, ни в Южноуральске?
Григорий прислушался к завыванию ветра за стеклом и произнёс:
— Сделаем так, чтобы он остался. Из любви к Южноуральской погоде.
— Ага, и к нашему чаю.
Два архимага рассмеялись.
Минуту спустя разговор вновь стал серьёзным. Григорий вытянул руку и приподнял фигуру с доски.
— Пешка, — сказал он. — Казалось бы, движется медленно, но на длинной дистанции меняет всё.
Шаховский усмехнулся:
— Какая уж из Архимага хаоса пешка? Скорее ферзь — резкий и хаотичный.
— Нам просто нужно дать ему дойти до конца доски.
Григорий двинул пешку на одно поле вперёд. Вопреки своим словам, он приносил пешку в жертву.
Несколько мгновений в комнате стояла тишина, только маятник часов отсчитывал время. Шаховский усмехнулся и забрал фигуру противника.
Через час чай остыл, солнце поднялось выше, и в комнате не было разноцветных бликов. Часы всё так же мерно бежали вперёд. Партия закончилась. В комнате стояла тишина.
В центре доски была лишь одна фигура — белый король.
Голос Григория Арсеньевича, архимага и князя Южноуральского, нарушил тишину. От него веяло холодной уверенностью:
— Пешке или ферзю всё равно никогда не стать королём.
Зал заседаний Церковного Совета Солнца в Кашкаринском княжестве.
Зал совещаний Совета Солнца в Кашкаринском княжестве был тих. Слишком тих. Каменные стены уходили вверх к высоким потолкам и были усеяны светящимися рунами. На потолке же красовался золотой орнамент, который должен был выглядеть тепло, но от него почему-то веяло монастырской кельей.
В воздухе чувствовалось напряжение. Здесь и сейчас, в тишине, каждое слово, произнесённое даже шёпотом, звучало как приговор.
За овальным столом сидели шестеро Верховных представителей Совета. У всех — светлая одежда, украшенная вышивкой и символами церкви, где круг с вписанным в него сияющим солнцем был обязательным знаком.
Во главе собрания сидел Старейшина, а по его правое плечо был Илларион Соснов. Он был молодым, амбициозным и резким — слишком прямым даже по меркам церкви. Его лицо не отображало ни одной эмоции, оно было холодным. Руки сцеплены в замок, он смотрел не на собравшихся, а прямо в центр стола, где из серебра и стекла был изготовлен символ света — сияющее солнце.