– Что же, он не хотел сдаваться?
– Нет, сэр, – покачал головой Шарп. – Этот ублюдок был упрям.
Он подобрал палаш, которым так хотел завладеть: тот как будто был создан для него, сидел в руке, как будто был частью тела – прекрасное и смертоносное оружие. Расстегнув пояс-змейку, он стянул с мертвеца ножны и пристегнул поверх своих, потом вернул клигентальский клинок на место. Теперь это был его клинок.
Черная ташка Леру была забрызгана кровью. Шарп откинул клапан: записная книжка в кожаном переплете лежала сверху. Открыв посередине, он увидел астрономические таблицы с комментариями на незнакомом языке и бросил ее Хогану:
– Вот то, что нам нужно.
Хоган оглядел залитую кровью лощину, полную мертвецов, толпу пленных, выживших тяжелых драгун Королевского германского легиона, возвращавшихся после неудачной атаки на французские батальоны арьергарда: они одержали важную победу, но большой ценой заплатили за нее. Потом он бросил взгляд на записную книжку:
– Спасибо, Ричард.
– Я и сам рад, сэр.
Шарп уже стаскивал с Леру рейтузы, точно такие же, как носил сам до схватки в Ирландском колледже. Итак, еще один полковник гвардейских егерей убит. Шарп ухмыльнулся: на этих рейтузах еще сохранились серебряные пуговицы по швам.
Сестра Леру как-то спросила Шарпа, нравится ли ему убивать – а он не дал ответа. Он мог бы сказать, что иногда это ужасно, иногда грустно, по большей части безразлично. Но бывают, очень редко, дни, как этот, когда убийство не вызывает сожалений. Он подобрал свой старый палаш, грубое оружие, принесшее ему победу, и улыбнулся Харперу:
– Как насчет завтрака?
(обратно)Эпилог
Медово-золотая Саламанка, построенная, как и Рим, на холмах над рекой, купалась в утренних солнечных лучах, бросавших длинные тени через всю Great Plaza. Раненые и через два дня после великой битвы при Арапилах все еще умирали в госпитале.
Шарп стоял на римском мосту и глядел вниз, на извивающееся зеленые водоросли. Он знал, что торчать здесь – просто пустая трата времени, но все равно стоял и ждал.
Мимо промаршировала группа испанских солдат: офицер улыбнулся и предложил сигару, с интересом поглядывая на два клинка на боку угрюмого стрелка. Фермер прогнал мимо стадо коров. Прошли два спорящих священника. Шарп медленно зашагал за ними, остановился под маленьким фортом в арке над дорогой и так же медленно направился обратно.
Часы на холме пробили десять.
Сержант-кавалерист привел десяток заводных[108] коней на водопой, загнал их в реку и чистил, пока те жадно пытались напиться. Река здесь была мелкой, на берегу играли дети, с легкостью добегая вброд до небольшого островка; Шарп, стоя на середине моста, слышал их голоса.
Может, она и не поедет этой дорогой, подумал он, но тут она наконец появилась.
Впереди скакали двое верховых слуг в ливреях, потом темно-синий экипаж, запряженный все той же четверкой белоснежных лошадей, следом другая карета, попроще: наверное, багаж или слуги.
Он спрыгнул с каменного парапета и стал ждать: мимо проскакали слуги, четверка лошадей, вот и ландо с откинутым верхом.
Она увидела его.
Ему пришлось сделать несколько шагов, чтобы поравняться с ней: лошади не умеют останавливаться мгновенно. Он поднял голову:
– Я пытался с вами увидеться.
– Я знаю, – она нервно обмахивалась веером.
Он почувствовал, как неуклюже сейчас прозвучат любые слова. Солнце пекло шею, подмышки взмокли.
– С вами все в порядке, мадам?
Она улыбнулась:
– Разумеется. Просто я временно стала в Саламанке не самой популярной персоной, – она пожала плечами. – Может, Мадрид будет более гостеприимен?
– Возможно, прибыв в Мадрид, вы встретите там нашу армию.
– Тогда поеду на север.
– Далеко?
Она снова улыбнулась:
– Далеко, – глаза ее метнулись к двум клинкам, потом вернулись к лицу Шарпа. – Вы его убили?
– В честном бою, – он был смущен, как при первой их встрече. Она не изменилась: так же невыразимо прекрасна – совершенно непостижимо, что она враг. Он вздохнул: – Конь погиб.
– Вы его убили?
– Нет, ваш брат.
Она криво усмехнулась:
– Он убивал легко, – она снова перевела взгляд на два клинка. – Мы не особенно любили друг друга, – она имела в виду брата, но он не был в этом уверен: может, она говорит о них двоих? – Вы ожидали меня?
Он кивнул:
– Да.
– Зачем?
Он мог только пожать плечами: сказать, как скучает по ней? Сказать, будто ему наплевать на то, что она француженка и шпионка, которую отпустили только из-за принадлежности к испанской аристократии, а Веллингтону ни к чему скандал? Сказать, что среди всей лжи, которую он ей внушал в их последнюю ночь, была и правда?