Моряки опять засмеялись. Когда смех утих, матрос с фарфоровой трубкой сказал:
— Русские не только могут с парусами управляться, они и с царями неплохо управляются — своего сбросили, а он у них сидел, как принайтованный, и говорят еще, к тому же родственник нашему Джорджу.
— Георгу Пятому, — поправил матрос с торгового судна. — У нас о короле надо говорить почтительно, здесь не Россия.
— Я с полным почтением отношусь к Джорджу, а вот тебя хочется почему-то трахнуть под нижнюю челюсть.
Их помирили без особого труда, и разговор продолжался, но теперь уже о судьбе русского царя и его родственных отношениях с Георгом V.
Щеголь с торгового корабля сказал:
— Наш король не может допустить, чтобы так обращались с его родственниками.
— Ну конечно, — матрос с трубкой подмигнул. — Плохой пример для королей. Боится, как бы мы что-нибудь не предприняли в этом роде.
В толпе послышались голоса:
— Нам не впервой.
— Однажды срубили голову одному королю.
— Они еще не срубили.
— Судя по всему, голова плохо держится у русского царя.
— Это вы не о революции во времена Кромвеля? — морщась, спросил молодой моряк и боязливо оглянулся.
— Кромвеля? — спросил старый моряк.
— Ну да. Ты что, не слыхал о Кромвеле?
— Как не слыхал! Был такой барк, я еще чуть было не нанялся на него, и хорошо сделал: бедняга налетел на рифы в Коралловом море… Почти никто не спасся…
— Кромвель — это… — начал было молодой, но моряк с трубкой перебил:
— Слыхали и про Кромвеля! Так ведь тогда вместо одного короля другой сел! И до сих пор у нас королевская власть. — И, подмигнув, добавил, кивнув на вывеску пивной, где красовалось изображение фрегата: — Наш король как этот фрегат — для красоты. Настоящие короли, у кого вон те пароходы, линкоры, земли и деньги. Что, не правда?
Кто понимающе усмехнулся в ответ, кто кивнул, вздохнув, а молодой матрос сказал:
— Я уже говорил, что короля не следует задевать.
— Кто его задевает, просто жаль беднягу. Незавидное у него положение. Сидит как сыч в своем Букингемском дворце, в паб ему пойти нельзя, с девочками потанцевать тоже не разрешается. Кислое дело. А тут еще с родственниками неприятности.
Вокруг засмеялись и, тут же забыв о короле, несколько минут смотрели молча, как вспыхивали на солнце и свертывались паруса на реях русского клипера.
— Все! Просушили парусину, — сказал матрос с трубкой.
Никто не расходился, так как вскоре от борта клипера отчалил вельбот и, дружно подгоняемый на диво тренированной командой гребцов, помчался к берегу. Подошли еще моряки и несколько рабочих из доков и принесли свежие новости о русском клипере. Каким-то путем стало известно, что «Ориону» запрещен выход из порта.
Эта весть вызвала общее возмущение.
— Как! Не пускать корабль на родину, когда там революция! — воскликнул моряк с трубкой. — Между прочим, кое с кем я встречался из этих русских, — доверительно сообщил он, — парни так и рвутся домой.
— А груз-то у них знаете какой? — с отчаянием в голосе спросил старый моряк и был наконец вознагражден всеобщим вниманием. — Оружие у них в трюмах. Мне говорили знакомые грузчики. Вначале клипер намеревались направить во Францию, да раздумали. Сейчас изменили курс, говорят, целая эскадра готовится к походу в Россию.
— Тем более! — Моряк с трубкой выхватил сирену изо рта и потряс ею над головой. — Наши лорды испугались, что винтовки попадут в руки большевиков.
Многие не знали, кто такие большевики, и моряк с трубкой охотно объяснил:
— Неужели не понятно, что большевики — значит большинство. Большинство народа! Конечно, это не люди с деньгами, не лорды и прочие, а вот как мы с вами.
— Но ведь еще идет война, — раздался неуверенный голос молодого матроса, — большевики подыгрывают немцам, и если оружие попадет к ним, то сами знаете, что будет.
Матрос с трубкой пристально посмотрел на него:
— Постой-ка, парень! А ты, случаем, не член парламента? Или, может, помощник лорда-адмирала? Или сам адмирал? Ну-ка, ребята, давайте посмотрим, нет ли у него под робой адмиральского мундира.
Толпа дружно захохотала.
Высокий тощий моряк подошел к матросу с трубкой и положил ему руку на плечо. Он все время как-то безучастно присутствовал в толпе, ни разу не улыбнулся, не издал одобрительного возгласа, и только иногда в его глазах мелькали любопытные искорки и тут же гасли.