— Джордж, — сказал граф, одаривая господина Форсайта приятной улыбкой и пожимая ему руку. Затем он сделал шаг к Maman, взял ее протянутую руку, наклонился и поцеловал. — Элис, — сказал он и улыбнулся.
— Вы знакомы с Нилом? — спросил господин Форсайт. — С моим сыном?
— Ну конечно! — воскликнул граф. Нил, поднявшись, сделал шаг вперед, протянул графу руку, и тот горячо ее пожал.
— А это, — продолжал господин Форсайт, — мисс Тернер, новая няня. Мисс Тернер, познакомьтесь с Жаном Обье, графом де Сентом.
Граф улыбнулся и склонил свою благородную голову.
— Очень рад, — сказал он. Я осталась без поцелуя. Лишь немногим няням (в моем случае — пинкертонам) целуют руку или что-нибудь еще.
Я тоже поклонилась.
— Мсье.
Мсье вежливым кивком показал на стоявшую рядом женщину.
— Моя сестра Эжени.
Я улыбнулась сестре.
— Enchantée,[42] — сказала я
Ее брови слегка поднялись.
— О, — сказала она. — Parlez-vous français?
— Un peu,[43] — ответила я.
— Однако у вас замечательное произношение, — сказала она на прекрасном французском. (Я буду тебе переводить, Ева, поскольку я припоминаю, что твой французский не пошел дальше основных кулинарных рецептов и самых необходимых анатомических терминов.)
— Бренди? — спросил господин Форсайт, и граф с Эжени согласились. — Садитесь, — предложил им господин Форсайт, и они вняли его предложению. Эжени села в кресло рядом со мной, а граф — напротив. Нил вернулся на свое место. Он взглянул на Эжени, потом на меня, заметил, что я за ним наблюдаю, и снова отвернулся. Бедняжка, представить себе не могу, как кто-то, какого бы пола он ни был, переживает отрочество. Иногда я даже сомневаюсь, удалось ли мне самой одолеть этот возраст.
Пока господин Форсайт разливал бренди, Эжени наклонилась ко мне и спросила опять же по-французски:
— Вы раньше бывали во Франции?
— В детстве, — сказала я. — Мы с родителями ездили сюда каждый год.
Эжени вдруг перестала казаться мне бесплотной. Она весело улыбнулась, откинулась на спинку кресла и хлопнула в ладоши.
— Но французский у вас и правда великолепный! Просто замечательный! — Ее карие глаза сияли, она наклонилась ко мне и коснулась кончиками пальцев моей руки. — Для меня, я хочу сказать! Наконец-то нашелся хоть кто-нибудь, с кем можно поговорить!
— Мисс Тернер, — обратился ко мне господин Форсайт, — вы точно не хотите глоток бренди?
Я уже успела отказаться, потому что сочла, что так должна поступать любая ответственная няня и тем более ответственный за ее поведение пинкертон.
— Ну, — сказала я, — разве что совсем чуть-чуть.
— Нет-нет, непременно, — сказала Эжени, еще раз одарив меня сияющей улыбкой. — Вы же знаете, это полезно для сердца.
Господин Форсайт раздал бокалы и вернулся на свое место на диване.
— Мы только что говорили о Германии, — сообщил он графу.
— А, Германия, — отозвался граф. — Bête noire[44] Европы. Так что мы будем делать с Германией? — Он говорил по-английски почти без акцента.
Я взглянула на Maman и увидела, что она смотрит на графа поверх бокала с особым вниманием, даже с жадностью. Разумеется, нетрудно было догадаться, почему. Но, с моей точки зрения, проявлять столь пристальный интерес с ее стороны, как замужней женщины, было, мягко говоря, неприлично.
Тут слово вставал Нил.
— Мисс Тернер была в Германии, — уведомил он графа.
Граф взглянул на меня.
— В самом деле, мисс Тернер? — сказал он и улыбнулся хоть и учтиво, но без всякого интереса. — И что вы думаете об этой стране.
Я не поставила в конце этого предложения вопросительного знака, потому что он произнес его так, что в нем не было ни намека на вопрос. Это было скорее заявление, внешне вежливое, но почти безразличное как в отношении меня, так и всего, что я могу сказать; и вместе с тем в этом безразличии ощущалась (возможно) надежда, что я скажу что-нибудь не только невежественное, но и откровенно глупое и, следовательно, его развеселю.
— О той, которую я видела раньше, — спросила я, — или о сегодняшней?
Он снова учтиво улыбнулся.
— А это как вам будет угодно. — Как бы то ни было, мое мнение, naturellement, не имело никакого значения.
Ладно, Ева. Я знаю, тебе трудно будет в это поверить, но, боюсь, я отреагировала скверно. Я сделала именно то, что все мое воспитание (за исключением тех лет, что я провела с грозной госпожой Эпплуайт), вся моя подготовка как пинкертона мне категорически запрещали: я сказала то, что думала.