К примеру, обнаружил, что Купер стал куда вспыльчивее, чем раньше. А человеческая рука запросто входит в тостер — по самое запястье.
Последнее я узнал не из-за избытка любознательности, а просто потому, что дружки Купера — Скарт и Эр-джи-би — приволокли из кухни тостер и погрузили в него мою руку. Купер даже не шелохнулся. Словно я ему никто.
Теперь я стою как дурак у стола с тостером — одна рука в кармане, другая в тостере. Дружки Купера включили аппарат в сеть и ждут.
Разумеется, это особый тостер — для толстых кусков. Такие используют преимущественно в ресторанах.
— Шеф, а может, притащить электрическую бутербродницу? Она бодрее жарит, — остроумничает Скарт.
— Тогда у нас получится рукоброд! — хохочет Купер.
Тут они замечают, что, хотя ручка тостера опущена, он не греет — срабатывает защита: моя рука давит не так или не там.
Купер вздыхает, выбирается из кресла, подходит к тостеру и начинает возиться с таймером.
Рядом со мной стоит Эр-джи-би — с тех пор, как выяснилось, что денег при мне нет, его расположение духа заметно улучшилось: он почуял потеху. Теперь, рассмотрев его с близкого расстояния, могу точно сказать — этот из гадов, которые болеют за «Арсенал».
Скарт маячит в паре шагов от меня — готов перехватить, если я дернусь убегать. Но я весь какой-то обалделый, убегать мне и в голову не приходит.
У всех троих деловито-озабоченный вид.
Даже я захвачен общим настроением: с интересом жду, получится у них с тостером или нет.
— Ага, — говорит Купер, — ну-ка продвинь руку глубже. Хорошо. Работает.
Действительно, таймер начинает тикать. Тик-так, тик-так. Чтоб ты своим «тик-таком» подавился!
— Крейг, — говорю я, — жарища, и с меня пот течет рекой. Не дай бог, закорочу твой аппарат. Жалко будет.
— Не волнуйся, Гриэл. У меня в кладовке есть еще один.
Руку начинает покалывать от жара.
— Крейг, горячо ведь.
А таймер тикает себе дальше. Когда у меня появляется желание выдернуть руку — раздается щелчок, и тостер отключается.
— Что, горячо? — спрашивает Купер.
— Ну да.
— Это была просто проба. Я на разморозку поставил. Мы тебя немного согрели. А теперь попробуем сделать золотистую корочку.
— Крейг, дружище, и охота тебе баловаться? Завязывай!
— Почему же я должен завязывать?
— Потому что я верну деньги. Обязательно. Дай мне только отсрочку.
— А о чем ты раньше думал? Тут тебе не театральные рецензюшки, тут полный серьез. Три месяца назад ты мне заявил: «Извини, дружище, долг отдать сейчас не могу». Я тебя тогда пожалел. И что же? Вижу твою фамилию в солидной газете. Ну, думаю, интересные дела: плетет мне, что на мели, а сам печатается на полную катушку.
— Платят там гроши. Один престиж.
— Да? А какого же хрена ты так хлюпал носом, когда вошел в мой дом? Летний насморк, дружок? Не смеши меня. Ты полученными бабками свой нос кормишь! — Тут он зажимает пальцем одну ноздрю собственного носа и демонстративно втягивает воздух другой. — Мне, по совести, всего тебя стоило бы поджарить! Потому что ты как подтирался мной, так и подтираешься!
— Крейг, я тебя уважаю…
— Ага, рассказывай! Разница только в том, что теперь ты дерешь нос без всякого основания — профукал свою удачу и сидишь по уши в дерьме. Противно на тебя драгоценное время тратить!
Он делает паузу, чтобы я мог возразить против его убийственного приговора. Но я помалкиваю. Чего врать-то и придуриваться? Профукал я удачу и по уши в дерьме. Я просто гляжу на свою руку — по самое запястье в тостере — и молчу.
— Ладно, придурок, — говорит наконец Купер, — даю тебе еще два дня. Не вернешь долг — кусками поджарю тебя в микроволновке. — Он нажимает на «стоп», и тостер выталкивает мою руку. — И не вздумай махать лапой! На нее крошки налипли!
Я иду к машине — с уверенностью, что троица таращится на меня из-за занавески. Поэтому я ступаю с достоинством и держу голову высоко. Однако, заехав за угол, торможу и осматриваю покрасневшую руку.
Потом я закрываю глаза и молюсь, чтобы к моменту, когда я их открою, моя долбаная жизнь оставила меня в покое. Но когда я открываю глаза, жизнь по-прежнему тут. Смотрит со всех сторон и скалится.
Я ни разу не сказал ему: прости!
Прости, Купер, что я только брал у тебя и никогда не давал.
Прости, Купер, что я держал тебя за шута горохового.
В группе все глумились над ним, и я пуще всех. Когда мы были на гребне успеха, и наш бэнд выдавал хит за хитом, мы меньше всего думали о Купере. Просто пользовались им — не обращая на него внимания.