Парню без очков тоже было что сказать. Он сделал шаг вперёд, отряхивая руки от керамической пыли, и его голос зазвенел в коридоре, отражаясь от стен:
— Слушай, шестеро рук баньши, или ты не видишь, что коридор — это место для прохода, а не для твоих тряпичных огородных пугал? — он широким жестом указал на осколки, разлетевшиеся по полу, как снег в особенно суровую метель. — Мы полчаса эту посуду для мастер-класса подбирали! А теперь придётся объясняться перед главой клуба, почему наших сервизов стало на один меньше!
Его товарищ в очках нервно переступал с ноги на ногу, явно чувствуя себя не в своей тарелке среди этой бури эмоций. Он то и дело поправлял очки, словно надеясь, что если сделает это достаточное количество раз, весь этот кошмар просто исчезнет из поля зрения.
— Да плевать я хотел на ваши тарелки! — «портной» сделал шаг вперёд, раздражённо взмахнув ножницами, те щелкнули и немного открылись, отчего окружающие невольно отшатнулись. Лезвия блеснули в солнечном свете, и на мгновение всем показалось, что они вот-вот будут пущены в ход, прочем совсем не для рекомендованых произоводителями целей. — Вы из-за своей криворукости уже третий манекен за неделю портите и их постоянно чинить приходится. Знаешь, сколько стоит хороший портновский манекен? Да за такие деньги можно десять ваших сервизов купить!
В его голосе звучало искреннее отчаяние человека, который слишком много вложил в свои приготовления, чтобы спокойно смотреть, как им постоянно вредят.
— А ещё можно за такие деньги тебе очки купить, чтобы разглядеть, где проход, а где нет, и не закрывать его там где он должен быть всяким мусором, который я лично готов собственными руками выкинуть, — парень без очков сжал кулаки, явно готовясь к более радикальным аргументам. Его костяшки побелели, а плечи напряглись, как у боксёра перед ударом.
— Попробуй только, оператор неуклюжей поварёшки, — прошипел «портной». — Я тебе устрою такую взбучку, что мама родная не узнает!
Воздух в коридоре, казалось, сгустился от напряжения. Группка первогодок, случайно оказавшихся поблизости, замерла у стены, с ужасом и восторгом наблюдая за происходящим — такое в обычно спокойной школе было редкостью.
На эскалацию конфликта после последней реплики «портного» вылезло ещё несколько человек из клуба кройки и шитья. Они появились словно из ниоткуда, выплывая из соседних кабинетов и ниш, как призраки. К парням с разбитым ящиком тоже подошла пара товарищей, несшая следующий ящик с посудой, и ругань с криками только усилились, постепенно превращаясь в какофонию взаимных оскорблений и угроз.
— Твоей едой только собак кормить, и то будут воротить морду от миски!
— А твои «щедевры» даже нищие надевать не станут!
Крики становились всё громче, оскорбления — всё изощрённее, а противостоящие группы подступали всё ближе друг к другу, сжимая кольцо вокруг эпицентра конфликта. В воздухе уже ощущалось неизбежное приближение физической стычки, как вдруг раздался громкий голос, перекрывающий весь шум:
— Так, все успокоились!
Мори Тено, заметный даже издалека член студсовета, протиснулся сквозь толпу зевак, собравшихся вокруг конфликтующих сторон. Его массивная фигура прокладывала путь через толпу, как ледокол через арктические льды. Его обычно добродушное лицо потемнело от недовольства, а глаза сузились, оценивая ситуацию.
— Что здесь происходит? — спросил он, переводя взгляд с одной группы на другую. Его голос был спокоен, но в нём чувствовалась сталь, заставляющая большинство людей невольно подчиняться. И не его вина, что Ицуки как раз оказался не из последних, да и вообще плохо подчинялся даже признаным авторитетам.
Но вместо того чтобы успокоится у сторон конфликта его появление вызвало новую волну взаимных обвинений. Все говорили одновременно, перебивая друг друга и размахивая руками:
— Тено-семпай, они специально выставили манекены так, чтобы мы на них натолкнулись!
— Неправда! Их манекены стояли у стены, а эти олухи просто не смотрели куда идут!
— Да я даже с закрытыми глазами посреди ночи этот коридор пройду и ни на что не наткнусь!
— Конечно, после того как ты половину манекенов переломал!
Мори поднял руки, пытаясь утихомирить разгоревшийся с новой силой спор, но его жест остался незамеченным в общем хаосе.
— ТИХО! — рявкнул он наконец во всю мощь своих лёгких, и от этого крика, казалось, даже пыль в воздухе замерла.
Это сработало лишь частично. Основная масса спорщиков замолчала, но несколько особенно разгорячённых продолжали переругиваться, не обращая внимания на представителя студсовета. Их голоса, хоть и приглушённые, всё ещё нарушали воцарившееся молчание.