— Как-то я не очень понимаю.
— А чего тут понимать. В антимире все абсолютно то же самое. Такая же Вселенная, такая же Земля, институт и такой же Копс. В полном соответствии с тем, что делалось у нас, тамошний Копс доточил уникальный кристалл до того же состояния и сунул в него руку как раз в тот миг, когда наш олух царя небесного сунул свою. И каждый из двух комендантов принял высунувшуюся длань двойника за собственную… Все совпадало и совпадает сейчас — миг в миг. Даже сейчас в том баре сидят такие же, как мы с вами, и произносят те же слова.
— Подождите! Вы сказали, что астрофизик влез в кристалл и вылез. Вы же видели, что это ваш астрофизик.
— Просто нам так казалось, потому что вылезший ничем не отличался от нашего. А наш в это время был в антимире.
— Но он понял, куда попал? Что он потом рассказывал?
— Ничего. Он и не знал, что там был, потому что никакого отличия нет — подвал совершенно тот же. Я такое тоже испытывал. Погружаешься в кумысный туман, потом вылезаешь из кристалла и думаешь, что ты опять у себя, но только почему-то лицом к окну, хотя влезал, будучи спиной, А в это время твой двойник выныривает в нашем мире, и для оставшихся здесь ничего не меняется. Позже-то мы эту технику осознали. Просунешься туда и говоришь: «Привет в антимире, ребята». А двойник одновременно приветствует Копса и других теми же словами.
— Но ведь можно было отмечать, скажем, вашего коменданта, когда он лез туда. Ставить на руке метку чернилами. Чтоб убедиться, что к вам вылезает другой.
— Пробовали. Но на вылезшем была точно такая же мет* ка. Они ведь тоже отмечали, поскольку их в тот же момент осеняла именно та же мысль… Нет, что нас убедило, так это обратная направленность процессов. Тут-то мы и задумались— после опытов с рыбками. Хочешь стареть — оставайся здесь, хочешь молодеть — переходи туда. Понимаете, возникла возможность свободно пере мещаться по возрастной шкале. Я, естественно, раскинул мозгами насчет самого себя, Мои пятьдесят мне нравились, я бы предпочел возле них и держаться. Но как?.. Ответ напрашивался сам собой. День в нашем мире, день в том, день растешь вперед, день назад, а в результате не старьеш» и не молодеешь. Неплохо придумано, да? Утречком являешься в институт, заглядываешь в подвал, пролезаешь, идешь к себе в отдел, занимаешься там делами либо ничего не делаешь, а на следующее утро та же операция. Кстати, поскольку между мирами не было никакой разницы, невозможно было даже определить, с антимирцами ты сейчас или со своими.
Вот так и прокатилось, так и пронеслось целых семь лет, в институте привыкли к феоназу, большинство о нем забыло. Заказа на тот двухоктавный капиллятор Копс, конечно, не выполнил, лаборатория обошлась услугами литейной мастерской. Но на восьмой год им опять потребовалась крупная линза. Наш комендант взыграл духом и еще раз со своим дурацким упорством приступил к феоназу. Снова шаблоны, но, само собой разумеется, ничего не могло получиться, потому что в подвале был уже не кусок вещества, а кусок состояния. Тогда, обозлившись, этот осел берет мощный лазер, становится против кристалла и бьет лучом прямо в центр. На счастье Копса, луч пролег как раз по оптической оси; ошибись эта дубина хотя бы на миллиметр, обратный луч отправил бы нашего коменданта к праотцам. Но тут два луча встретились в серединке кумысного «ничто», раздался взрыв, по всему зданию посыпалась штукатурка. И это было все. Кристалл перестал существовать, а мы с Копсом оказались на грани катастрофы.
— То есть как перестал существовать? Вообще исчез?
— Распался на кристаллики. Но такие, что с ними ничего нельзя было сделать. Понимаете, сбегается народ. Копс стоит обалделый с лазером в руке, а феоназа нет. На полу под станком сверкающая груда. В момент взрыва это снова стало материальным телом, но рассыпалось на мелкие кусочки — эти тетраэдрики. Я нагибаюсь, пробую взять один, он у меня под пальцами раздробляется на более мелкие. Опять пробую, дробление продолжается. И так до того, что последние было уже не увидеть ни простым, ни вооруженным глазом. Г руда под станком сама собой таяла — оттого, что ее задевали, от всяких мелких сотрясений — и в конце концов исчезла совсем. Но позже выяснилось одно печальное обстоятельство: Копс не потрудился установить, на той стороне он сам или на этой. Проходит год, другой, третий, мы замечаем, что комендант что-то очень хорошо выглядит. Лысина на макушке заросла, глаза поблескивают, кожа на лице стала гладкой, сам такой бодренький. Подумали мы, подумали и схватились за голову. Вернее, я схватился, потому что Копсу к этому времени было уже как-то на все наплевать. Однако вечная молодость — это одно, а когда человек молодеет, вместо того чтобы стареть, тут шутки плохи. Туда-сюда, пытаюсь разыскать, где был записан состав феоназа, чтоб восстановить кристалл. Но все тогда делалось спустя рукава, состав даже не определяли. Между тем годы идут, официально Копс приближается к пенсии, но умственно и физически все происходит наоборот. Меняются внешний вид, привычки, манеры. Прежде он любил свою холостяцкую квартиру, волок туда всякие хозяйственные новинки. Не прочь был по телевизору посмотреть футбол, кроме детективов, ничего не читал. Проходит время, домашний уют его перестает интересовать, хобби свое — эти кристаллы — забрасывает, в библиотеке начинает спрашивать литературу «с вопросами», на собраниях выступает с разоблачительными речами Еще через несколько лет в отдельной квартире ему становится скучно, он перебирается а общежитие, футбол смотрит прямо на стадионе. Литература «с вопросами» побоку, подписывается только на спортивные журналы. Опять текут годы, спорт брошен, начинается увлечение джазом. Гитара, мотороллер, вечеринки и девушки.
Еще несколько лет, и опять перемена. Девчонки остались, но только платонически, у самого то одна прическа, то другая, сочиняет стихи. Работа у него в голове не держится, из института его увольняют. Подал я было за него на пенсию, но куда там. Согласно документам шестьдесят пять лет, а пришел на комиссию, там руками развели. Шея как у бугая, в дворовой футбольной команде с мальчишками за главного нападающего. А в последние год-два опять отощал, уши совершенно не моет и недавно, смотрю, начал собирать этикетки от спичечных коробков… Вы его, кстати, не знали раньше, когда он был еще настоящим Копсом?
Мы рассчитались в баре и шли теперь по улице.
— Раньше нет, — сказал я. — Да и сейчас не знаю. Разве он, как бы это выразиться, функционирует?
— Кто? Копс?.. Так это же с ним я на улице разговаривал. Давал ему на обед. Сейчас я уж не могу его бросить. Столько времени вместе, и вся эта возня с кристаллом при мне происходила. Так и живем. В институте я дослужился, дали пенсию. У меня лично запросы небольшие, да и у него теперь тоже. Вот в восемнадцать лет трудно было со всеми этими модными пиджаками — с одним разрезом, с двумя разрезами. В четырнадцать уже ничего… Он, между прочим, быстро забывает, что знал, поэтому думаю осенью отдать его в школу, в девятый класс. Потом будет переходить соответственно в восьмой, седьмой, шестой, пятый. Нельзя же совсем без образования. — Краснолицый вздохнул. — Главная-то у меня, конечно, надежда, что кто-нибудь заинтересуется проблемой, найдет способ восстановить кристалл и повернет Копса обратно. Но у всех свои дела, каждому не хватает времени — поглядите, как бегут.
Действительно, прохожие неслись в карьер. С жуткой быстротой менялись световые надписи на стенах домов. На наших глазах машины достраивали длинное здание, а в дальнем конце уже началась перестройка. Что-то гудело под ногами — вероятно, вели новую подземную транспортную линию.
— Занятная история, — сказал я. — Хотя бывает и похлестче.
Мы остановились, потому что перед нами вдруг поставили переносный красный заборчик, и тотчас за ним асфальт вспучился, лопнул, показалась рабочая часть какого-то механизма.
— Иногда меня злит, — произнес краснолицый задумчиво, — что кто-то там, в антимире, мыслит и действует совершенно подобно мне. Неприятно это постоянно? дублирование. А порой, наоборот, я радуюсь, что я не один, что там есть такой же горемыка, у которого на руках повис второй Копс. Что мы думаем друг о друге, сочувствуем. Хотел бы я встретиться со вторым «я», но это невозможно. Даже будь сейчас феоназная линза и полезай я к нему в антимир, он в этот момент вылез бы сюда с той же целью. Да и вообще разговора не получилось бы, потому что мы говорили бы одно и то же в тот же миг…