Втяжные когти-отмычки, подвижные, похожие на обезьяньи пальцы (с той лишь разницей, что большой палец на «руке» не противопоставлялся остальным — это снизило бы скорость бега) и мощный вживленный нейрокомпьютер сделали свое дело. Тяжелая полуметровая дверь подземного хранилища неохотно подалась и медленно распахнулась ему навстречу. До общей тревоги — четыре минуты сорок пять секунд.
Большой волк с широкой грудью и желтыми глазами не очень умело, но достаточно быстро стал перекладывать в заплечный холщовый ранец пачки серовато-зеленых купюр в банковской упаковке. Доложил сверху два комплекта документов, запаянных в целлофан, затянул горловину увесистого мешочка, звериным движением (как барана) вскинул его себе на спину и бесшумно заскользил по безлюдным коридорам…
Зверь вылетел на ярко иллюминированную лужайку перед домом и стелющимся наметом преодолел немалое расстояние до трехметрового кирпичного забора. Не касаясь усеянного битым стеклом верха, перемахнул через преграду и растаял в ночной лесополосе.
Надрывно, по-волчьи, завыла ему вслед одинокая сирена. Прибалдевшие охранники терли глаза. Скулящие кавказские овчарки, обученные на раз давить людей и зверей, в поисках защиты жались к ногам хозяев, а потом вздернули морды и завыли, вторя тоскливой сирене.
Встреча была обставлена в классике жанра. Просторный бетонный подвал. Несколько машин в углу. Высвеченный фарами круг в центре. Володя со своим холщовым мешочком выглядел почти комично супротив амбалов с увесистыми кобурами под пиджаками.
Юля ждала у подруги.
Парень на пружинящих ногах прошел вперед, не переступая, однако, границу света и тьмы.
— Я принес деньги!
От машин отделилось несколько фигур. Серебристая шевелюра царственной походкой пронесена была в центр светлого круга. Один холуй расставил складной столик и стульчик. Второй уселся, достал из чемоданчика машинку для счета денег, аппаратик для проверки подлинности купюр и замер с ехидной улыбочкой на губах.
— Я принес сто тысяч, Константин Евграфович, — шагнув вперед, повторил Володя.
— Ну да? — басовито удивился седой хохмач. — Давай тогда их посчитаем, друже, а то вдруг ты их всю ночь рисовал?
Зашуршала машинка, щелкнул аппаратик.
— Все без обмана. Здесь я доволен. Только вот видишь, какая неувязочка вышла… За это время ведь проценты на денежки набежали!
Казалось, Володя даже не удивился. Хотя ни о чем таком речи прежде не заходило.
— Сколько?
— Я не злой. По любви по дружбе, минус сексуальные услуги… в общем, насчитываю вам десять процентов.
Володя молча вынул из сумки еще несколько пачек. Холуй за столиком удивленно зыркнул на хозяина, но тотчас потупился под его злобным взглядом. Снова зашуршала машинка.
— Надо же, и тут ты угадал! Хвалю, хвалю!.. Ну а мой моральный ущерб?
— Сколько?
— Да что ты все заладил: сколько, сколько? Других слов не выучил, что ли? Мы же как люди разговариваем. Боль души моей сколько стоит? Во что ее оценить? Двадцать.
Новые пачки словно сами по себе вынырнули из мешочка.
— Дока, во всех делах дока! Прямо хоть на работу бери к себе. Да ведь не в одних деньгах дело. Главное в нашем бизнесе — уважение. А если все от меня за деньги уворачиваться начнут, уважение недолго и потерять. От меня еще никто без наказания не уходил… Короче, пацаны мои с тобой поговорить хотят. Не я, не я. Я ни на чем не настаивал. Но шибко им за диду свово обидно. Горячие они у меня. Сорвиголовы просто. Так что оставшиеся денежки ты им отдай, а сам поворачивайся лицом к стенке. Разговор будет недолгий, но серьезный. А я пойду, пожалуй. Мне еще Юльку-подлянку поучить трэба. А ты мне понравился. Оклемаешься — в гости заходи, чайку попьем…
Боевые рефлексы опередили записных каратистов, УЗИ и «Беретты». В мозг ворвались и загремели звуки, ранее казавшиеся шорохами. Зрение стало черно-белым, глаза легко различали малейшие нюансы движений — вплоть до мышечной дрожи. Запахи окунули его в океан новой информации, словно распахнулась другая Вселенная. Мир вокруг как бы замер, испуганно притих. Люди задвигались медленней, будто погруженные в масло.
Серая тварь метнулась в сторону холуя, который неспешно, словно в замедленной съемке, вытаскивал из-под полы автомат. Пятисантиметровые клыки сомкнулись на горле, распороли сонные артерии, вырвали глотку. Из тяжело падающего могучего тела фонтаном ударила алая, остро пахнущая кровь, забрызгав столик с деньгами, белые рубашки телохранителей, серебристые волосы их хозяина.
Кассир с чемоданчиком открыл рот, чтобы закричать, но не успел, завалился на бок со сломанной шеей. Жуткая бестия обрушилась на врагов подобно смерчу и заметалась в стае обезумевших приматов, сея смерть. Неуловимая тварь видела летящие в нее пули и с лающим смехом увертывалась от них. Чьи-то руки пытались схватить взбесившегося берсерка, ноги — ударить его. Но с таким же успехом они могли ловить и колотить торнадо…
Константин Евграфович еще в самом начале побоища уловил, откуда дует легкий ураганный ветерок, и резво зарысил к машинам. Трясущимися руками он рванул на себя непослушную дверцу, рухнул на сиденье и долго не мог попасть ключом в зажигание. Наконец, он повернул ключ и вперился глазами в лобовое стекло, стараясь не смотреть туда, где раздавались единичные выстрелы, вопли, стоны и хрипы умирающих.
— Ведь знал же, что не чисто здесь, — бормотал он себе под нос. — Все жадность, жадность проклятущая. Одолела тебя совсем, Евграфыч.
Звериная харя в кровавой пене сунулась в стекло.
— Отхррой! — из-за неподходящей артикуляции обрывки фраз звучали особенно зловеще.
— Сейчас-сейчас! — стекло с легким жужжанием поползло вниз, и в морду твари уставилось смертно-черное дуло автомата.
Константин Евграфович зажмурил глаза, раздалась длинная очередь, автомат запрыгал у него в руках. Когда он открыл глаза снова, волчара, улыбаясь от уха до уха, чинно сидел рядом с машиной, обвив лапы хвостом.
— Отхррой!
Евграфыч понял, что третьей команды не будет. Дверца распахнулась, восьмидесятикилограммовый слиток стальных мускулов влетел в салон, придавил на откинувшемся сиденье, зловонно дохнул в лицо:
— Прросил — не тррогай!
— А че ты взъелся, мужик, че ты взъелся?! — попробовал приподняться навстречу Евграфыч. — Мы тебя убивать не хотели, калечить не хотели. Так, попугали, постукали маленько и отпустили бы. На бабки поставили — все чин-чинарем. Без обид, работа такая. А ты вон сколько народу положил! За что? Ведь среди них семейных половина. Они, что ли, виноваты, что дядя «первый президент» производство развалил? А ты еще врал: «не дерусь я, не дерусь»!
— Я не вррал, я не деррусь, — отвел глаза в сторону волк. — Я убиваю. Нельзя меня пугать. Врредно это. Для здорровья.
— А со мной, со старым человеком, чего наделал? Ты обгаженные пятьсот долларов видел когда-нибудь? Нет? Ну, так посмотри — на мне они надетые.
Из горла Евграфыча раздались булькающие звуки — он смеялся. Побежденный волк под победившим. Жизнь свою он прожил, как хотел. Под пулями бывал не раз, а под прицелом — едва ли не каждый день. И теперь смеялся над смертью, ожидая естественной и быстрой развязки.
— А ловко ты нас… разделал. Как на скотобойне. Где ж я теперь новую команду набирать буду? Ты ведь ко мне работать не пойдешь?
Волк мотнул головой: «Не пойду!»
— А че? Круто было бы. Ни у кого нет, а у меня — есть. В цене сойдемся. Это я только с чужими жадный. Подумал бы, а? Ну, на нет и суда присяжных нет. Так что ж ты со мной делать собираешься? Убьешь? Или отпустишь? Не хватит ли смертей на сегодня? Ты как, свой план по валу выполнил уже?
Волк глухо заворчал. Евграфыч понял, что побеждает, и засмеялся снова:
— А ты не ешь меня, серый волк. Мабуть, я тебе еще пригожусь.
— Напрример?
— А я все про всех знаю, все умею, все достать могу и всех достать могу тоже. Информация — мой бизнес. Регулирую финансовые потоки в сфере социально направленных инновационных технологий. Просек? Не бери в голову — я сам не просекаю. Хочешь, узнаю про тебя такое, чего ты и сам не знаешь?