Благотворительный комитет был создан для того, чтобы направлять некоторую часть средств Союза в помощь достойным того организациям, преимущественно школам и больницам; Виктор Гиббс состоял в нем казначеем. Он был бухгалтерским клерком, «белым воротничком», так что все эти его льстивые «брат Андертон» и «с братским приветом» представляли собой нечто большее, чем притворство, — на взгляд Билла, они граничили с оскорблением. Гиббс происходил из Южного Йоркшира, человеком он был кислым, неуживчивым, а что важнее всего, еще и растратчиком. Ныне Билл в этом почти не сомневался. Только так и можно объяснить происхождение загадочного чека, три месяца назад возвращенного банком, — чека, который он, Билл, хоть убей, не подписывал. Подпись его была подделана — довольно умело, этого нельзя не признать. С той поры Билл регулярно навещал банк — проверял комитетские чеки — и обнаружил еще три, выписанных на того же получателя: один за подписью председателя и два — Мириам. Опять-таки, подделки были неплохи, хотя саму эту махинацию тонкой никак не назовешь. Он только дивился: почему Гиббс решил, что она сойдет ему с рук? В любом случае, Билл радовался тому, что послушался инстинкта, подсказавшего ему, что с ходу ничего предпринимать не стоит, надо выждать благоприятный момент, накопить улики. Если Гиббс задумал поднять шум насчет Мириам, в лице Билла ему сочувственного слушателя не найти. Его злой умысел против него же и обратится, и заплатить ему придется с процентами.
Билл аккуратно спрятал письмо среди своих бумаг. До ответа он не снизойдет, однако и выбрасывать письмо не станет. Оно еще принесет пользу, в этом Билл не сомневался. А кроме того, он взял за правило не уничтожать никаких документов. Билл создавал архив, летопись классовой борьбы, в которой важна любая подробность и за которую его еще будут благодарить поколения ученых. Он уже надумал пожертвовать свой архив университетской библиотеке.
Музыка наверху утихла. До Билла донеслись голоса Ирен и Дуга; ничего серьезного, никакой ругани, обычный обмен легкими колкостями и насмешками. Тут все в порядке. Они отлично ладят, эти двое. Семья у него прочная, пока что. Правда, благодарить за это приходится не его…
Рядом со стопкой документов лежали на столе еще два, имеющих к ним некоторое отношение: клочок бумаги, обнаруженный им неделю назад на доске объявлений рабочей столовой, и неряшливо отпечатанная брошюра, ходившая в последнее время по рукам членов профсоюза.
Объявление гласило:
ВЧЕРА В МАНЧЕСТЕРЕ УБЛЮДКИ ИЗ ИРА УБИЛИ 12 ПАССАЖИРОВ АВТОБУСА. ОТКАЗЫВАЙТЕСЬ РАБОТАТЬ С ИРЛАНДСКИМИ УБЛЮДКАМИ И УБИЙЦАМИ.
Брошюра же содержала последние излияния организации, именующей себя «Ассоциацией народа Британии» и стоявшей правее правой стенки, — организации более хлипкой и беспорядочной, чем даже «Национальный фронт». Биллу их пропаганда представлялась жалкой, его подмывало отправить брошюру, не заглянув в нее, в мусорную корзину. Однако ходили слухи, что именно эти люди стоят за недавним нападением в Кингз-Нортон на двух подростков-азиатов, которых нашли избитыми до полусмерти неподалеку от лавочки, торгующей рыбой с жареной картошкой. И Биллу не хотелось, чтобы подобного рода веяния распространились по фабрике. Поводов для вспышек насилия на большом предприятии и без того хватает. Так что оставлять подобного сорта материалы без внимания не следует.
Билл неохотно просмотрел начало брошюры.
Рабочие Британии! Проснитесь и объединитесь!
Вы рискуете лишиться работы. Вы рискуете своими семьями, своим укладом жизни.
Всему образу вашей жизни угрожают так, как никогда прежде.
Ни Хит, ни Вильсон,[3] ни Торп не обладают волей, способной остановить волну цветной эмиграции, которая затапливает нашу страну. Все они — рабы либерального истеблишмента и либерального мышления. Эти люди не просто терпят черных, на самом деле они считают их стоящими выше коренных англичан. Они хотят широко распахнуть ворота нашей страны перед черными, им наплевать на работу и на семьи белых англичан, которые в результате будут неизбежно утрачены.
Оглянитесь вокруг себя на ваших рабочих местах — и вы увидите, что число черных там возросло десятикратно. Вам велят работать с ними рядом, но, заметьте, ВЕЛЯТ, а не ПРОСЯТ.
Если это случилось также и с вами, вам будет интересно узнать о некоторых научных ФАКТАХ:
1. Черный человек не так умен, как белый. Генетически его мозг развит намного хуже. И потому как же может он выполнять одну работу с белым?
2. Черный человек ленивее белого. Спросите себя, почему Британская империя покорила африканцев и индийцев, а не наоборот? Потому что белая раса превосходит все прочие трудолюбием и разумностью. Научный ФАКТ.
3. Черный человек нечист. И тем не менее вас просят делить с ним ваше рабочее место, возможно, питаться в одной столовой, возможно даже, пользоваться одним и тем же сиденьем стульчака. Как может сказаться это на вашем здоровье, на распространении болезней? Тут необходимы обширные научные исследования.
Дальше Билл читать не стал. Он и так уж потратил слишком много времени, организуя лекции и собрания в противовес дребедени подобного рода. Добивался, чтобы Союз выпускал собственные антирасистские брошюры, большую часть которых ему же в конечном счете сочинять и пришлось. (А ведь он не писатель.) Сегодня, сойдясь вместе, написанное от руки объявление и эта гнилая брошюрка подействовали на него до крайности угнетающе. Ведь трудящихся так легко, так безумно легко натравить друг на друга, между тем как им следует объединяться против общего врага. А в итоге все его усилия идут прахом.
Эти тягостные мысли, нагнанные размышлениями о Мириам, — тучи тревоги и угрызения совести лишь сделали их более мрачными — отнюдь не развеялись, когда спустя несколько минут он устроился перед телевизором. Ирен принесла ему чаю, крепкого, сладкого, и они, перейдя в гостиную, уселись рядышком на софе и стали вместе смотреть «Мидлендс сегодня». Ладонь Ирен ласково покоилась на его колене. (Никак она не могла избавиться от этих мелких проявлений привязанности, видимо не замечая или ничего не имея против того, что он никогда на них не отвечал.) Репортаж о забастовке в Лонгбридже шел в программе третьим.
— Так там и с телевидения люди были? — сказала Ирен. — Ты с ними разговаривал? Тебя покажут?
— Нет, когда я пришел, они уже укатили. Не думаю, что они потрудились…
Он не закончил и внезапно выругался, прогневанный появлением на экране Роя Слейте ра — да, Слейтера, ублюдок он этакий! — который разглагольствовал перед репортером, сунувшим микрофон ему прямо в физиономию. Как, господи ты мой боже, ухитрился он дорваться сегодня до телекамер раньше всех прочих? И кто дал ему право трепаться о трудовом конфликте еще до того, как они успели согласовать официальную линию поведения?
— Она опять проделала то же самое, наша администрация, — хриплым, глухим голосом бубнил Слейтер. — Она то и дело нарушает свои обещания, урезает заработную плату рабочих. Так не пойдет. Это…
— Да не о зарплате же речь, идиот! — выкрикнул Билл, заглушив последние слова Слейтера. — Забастовка началась не из-за денег!
— А из-за чего тогда? — спросил Дуг, которого привлек в гостиную звук включенного телевизора.
— Этот ничего не смыслящий… козел! — на миг Билл от гнева лишился слов. — Речь о правах, о посягательстве на них, — объяснил он наконец, обращаясь, по видимости, к сыну, но подразумевая (так это, во всяком случае, выглядело) воображаемую аудиторию телезрителей. — Они урезали зарплату рабочих, потому что последние полчаса смены те проводят в душевой, отмываясь. Речь идет о праве… на чистоту, на гигиену.
— …Столько времени, сколько потребуется, — талдычил на экране Слейтер. — Нам нужны эти деньги. Мы имеем на них право. И мы намерены добиться…
— Не в деньгах дело! — рявкнул Билл, разъяренно ероша свои редеющие на темени волосы. — Это и забастовкой-то назвать нельзя, Слейтер. Ты же ни хрена не понимаешь. Не знаешь, о чем, черт тебя побери, говоришь!
— Это не он в тот раз нагрубил мне в клубе? — решилась спросить Ирен. — Когда ты отошел к бару за выпивкой?
— Да он всем грубит. Совершенно мерзкий тип. И он не имел никакого права, решительно никакого, вылезать на экран и начинать…
Тут зазвонил, визгливо и возбужденно, телефон.
Билл вскочил и с замершим сердцем направился к нему.
— Ну вот, пошло-поехало. Это наверняка Кевин. Тоже телевизор смотрел. Теперь начнет блажить.
Но это был не Кевин. Мириам.
— Привет, Билл. Ты можешь говорить?
Что же, способность самого себя удивлять, хотя бы время от времени, он еще сохранил. Ему потребовалась лишь секунда-другая, чтобы оправиться и оценить ситуацию.
— А, привет, Кев. Да, видел. Ну и что… что ты думаешь? Как нам действовать дальше?
Мириам эта уловка тоже была не внове:
— Послушай, Билл, я насчет завтрашнего вечера. Хотела узнать, ты сможешь освободиться?